«Здесь были воинские части, их обеспечивали как на уровне Москвы. Как Москву обеспечивали, так и поселок Амдерма был на той же планке, да. Э… с уходом вояк у нас все встало. <…> Все начало сжиматься, да, все наши предприятия, какие были здесь. Вот, я работала в нефтегазоразведочной экспедиции, четырнадцать лет проработала, она тоже с… все, все съежилось, скукожилось, все позакрылося. Ну, соответственно, с того время и… и начался полнейший, просто полнейший развал» (глава поселка, ок. 1968 г. р.).

В процитированных и подобных им текстах описание прошлого строится как перечисление показателей изобилия – как в плане социального благополучия (прежде всего снабжения и транспорта), так и в плане разнообразия организаций, представленных в поселке. Современная Амдерма видит себя в прошлом как каскад предприятий, на которых были заняты местные жители и с ухода или закрытия которых начался «развал». «Уход военных» (как собирательной категории) и прекращение обильных продовольственных поставок на событийном уровне становятся и кульминацией заката Амдермы и точкой слома нормального порядка повседневности поселка – началом кризиса, который не преодолен до сих пор184. Лексические единицы, используемые для обозначения последствий катастрофы, как правило, эмоционально-экспрессивно окрашены: полнейший развал, все съежилось, скукожилось (ср. с не менее эмоциональным описанием предшествующей ситуации: «Раньше у нас было тут с военными 14 тысяч населения. Тут все благоухало. Тут и дома были ухоженные, и улицы ухоженные», хозяйка магазина, 1952 г. р.)185.

Перевод военных из поселка в свою очередь описывается как драматическое и стремительное бегство, в результате которого осталось много невостребованных, неувезенных вещей – ярких материальных свидетельств необратимости перемены, которые, впрочем, достаточно быстро стали материальным ресурсом, распределяемым между оставшимися: «Я уже застала, когда все военные тут оставляли. И прямо склады, прямо на складах оставляли мыло тоннами, просто все вот это. Люди потом, конечно, в поселки забирали. Столовые там с тарелками, все вот эти новое, все, тарелки там, кружки, ну все пооставляли» (жительница Амдермы, ок. 1958 г. р.). Распределение оставленных вещей в условиях начинающегося дефицита 1990‐х гг. воспринималось как последний дар от (профессиональной) группы, способной обеспечивать продовольствие для поселка не только во время своего присутствия, но и после исчезновения: «Люди так жили, за счет того, что военные уходили, там, оставляли свое имущество, там, еще что-то такое. Мы за счет их жили» (специалист метеостанции, 1971 г. р.).

Из трех регулярно упоминаемых признаков упадка в Амдерме – оттока населения, изменений в снабжении и падения инфраструктурных систем – именно ностальгия по снабжению наиболее ярко отражает переживания «новой удаленности», с которой столкнулись жители.

«Инф. 1 (библиотекарь, ок. 1968 г. р.): С Москвы самолеты сюда прилетали. Постоянный был даже рейс на Москву.

Инф. 2 (жительница Амдермы, ок. 1958 г. р.): Да не только с Москвы, там отовсюду было очень много, большие самолеты летали как бы. А снабжение какое было хорошее, все приезжали сюда. Тут одежду такую, прямо из‐за рубежа как бы, импортная такая одежда была. Ну амдерминцев можно было везде узнать, увидеть как бы по этой одежде, ну там очень хорошие вещи. <…> Тогда здесь же очень много военных было, и снабжение было с Москвы. И Москва, да, сюда вот просто продуктов очень много, овощей. А фруктов каких только не было. <…> Это сейчас ничего нету как бы. Тогда даже, я говорю, в городе Нарьян-Маре отсюда родственникам колбасы разной там отправляла»186.

«Мы раньше э… процветали, потому что нас снабжал Торгмортранс, первой категории. Как и шахтеров, как и нефтяников. Торгмортранс. Вот, у нас и красная икра, и черная икра, и э… ковры, и хрусталь, и колбаса копченая, гречка, которой, ну, знаете эту при… Вот, с Архангельска приезжают э… прилетают экипажи, сразу с аэропорта бегом по магазинам отовариваться» (житель Амдермы, 1941 г. р.).

В 2018 г., когда проводилось полевое исследование, в Амдерму было осуществлено три судозахода за весь навигационный период187, в том числе с целью доставки товаров для населения. Фактически бóльшая часть продуктов завозится раз в год – в осеннюю навигацию – именно морем, остальной завоз осуществляется окказионально самолетами или вездеходами в зимний сезон. Мотив фантастического изобилия, характеризовавшего советскую Амдерму, в ностальгических нарративах один из самых устойчивых и нередко провоцирующих сравнение прошлой ситуации с отсутствием в настоящем качественных и доступных по цене товаров (ср. «Уже мы не знали, куда эти апельсины девать. Чуть ли, там, не играли ими!.. Они и стоили [незначительную сумму за] килограмм. Это, вот, насколько я помню до восьмидесятых к… восьмидесятым годам. А сейчас они сколько стоят?», сотрудница МУП «Амдермасервис», ок. 1968 г. р.).

Образ роскошного снабжения в нарративах формируется за счет двух стратегий: создания уникального материального ряда – фактически аккумуляции в пространстве Амдермы всех воображаемых советских дефицитов, и привнесения в тексты специфического географического измерения через упоминание тех городов и стран на картах СССР и мира, с которыми поселок был связан. Перечень уникальных товаров, доступных советским амдерминцам, нередко дополняется «импортными» продуктами – в Советском Союзе вдвойне недоступными: джинсы; «продукты с Европы», «консервированные банки, там, ГДР, там, с Норвегии», «со всего соцлагеря продукты, я помню, что там консервация, болгарская или индийская». Дефицитные продукты и предметы быта, сформировавшие избалованную потребительскую среду Амдермы, таким образом, были не только товарами, но и символами особого режима обеспечения (provisioning), благодаря которому сообщество поселка остро переживало собственную уникальность и значимость188. В Амдерме было то, чего не было «на большой земле», благодаря институциональным связям со структурами, обеспечивающими исключительное (внесистемное) снабжение – например, Торгмортрансом и «военными».

Непрерывная циркуляция в арктическом поселке уникальных в масштабе страны людей и вещей формировала в восприятии амдерминцев особую символическую географию, в рамках которой они были не стагнирующей окраиной, но точкой на оживленном пути обмена – встроенной в поток распределения, к которому не были допущены жители нынешней столицы, Нарьян-Мара. Московское «снабжение», равно как и прямые авиарейсы до Москвы, для ностальгических нарративов «великих портов» Севморпути являются устойчивыми риторическими фигурами. Впрочем, не только для них. Мартин Заксер, изучавший ситуативные взаимообусловленности удаленности и связности (remoteness – connectivity) в памирском городе, особое внимание уделял советской системе снабжения (Soviet provisioning, provisions) – «московского снабжения» в устах его информантов, – которая гарантировала не только устойчивые поставки товаров и продуктов, но и конституировала особую «интимную» связь географической окраины советской империи с ее центром. Такая связь в числе прочего означала привилегии, вроде относительно высоких зарплат и