Шрифт:
Закладка:
Мария была живой, участливой и душевной девушкой, и житейски очень разумной. Будучи всего на год старше Александра, она, прошедшая гораздо более насыщенную школу жизни, обладала гораздо большим жизненным опытом. И именно она с женским тактом и тонкой внимательностью поняла отчуждённость души царевича от пустой придворной суеты. Они стали друзьями. И Александр записал в своём дневнике: «Каждый день то же самое, было бы невыносимо, если бы не М.».
Летом 1865 года они стали часто встречаться, дружба стремительно развивалась в светлую и радостную любовь.
Этого не могли не заметить, и произошло трудное объяснение с матерью-императрицей… Но разве сердцу прикажешь, разве его удержишь? Тем более что Мария Элимовна, девушка самого благостного поведения, по отзыву С. Д. Шереметева была «ослепительно хороша».
Она и стала первой возвышенной и чистой любовью Саши, И он твёрдо решил, что именно она, эта скромная дивная красавица, и только она, станет его женой – Никто иной! И он был готов поступиться любыми придворными обстоятельствами и любыми расчётами родителей!
Но, Господи Боже, кто может наперёд знать свою судьбу?! И тяжёлая болезнь, а затем и скорая смерть брата напрочь перерубили все сердечные мечтания и желания.
На панихиде по брату Николаю Саша не мог сдержать слёз, а вечером записал в своём дневнике: «Плакал, как ребёнок, так сделалось грустно снова, так пусто без моего друга, которого я любил всех более…»
Наследником престола стал Цесаревич. А, стало быть, заложником политических начинаний повелителей России. И после брата ему досталось совсем нежданное «наследство» – его невеста, датская принцесса Дагмара! При цельности характера Александра Александровича и при его нелицемерности – как же ему тут быть-то?!
Перед новым 1866 годом императрица-мать уже очень серьёзно беседовала с ним о принцессе Дагмар, и цесаревич, скрепя сердце, обещал матери поступить так, как его статусу подобает. А коли так, то нужно готовиться к многозначительному датскому визиту. И вот уже состоялся осмотр коллекции драгоценных камней, которую он повезёт в Данию своим подарком…
Ох, ведь эта коллекция начинала составляться ещё при брате Николае… Господи, как горестно, как всё тоскливо! В те дни только любовь освещала его жизнь, и в марте того года он пишет в своём дневнике: «Я её не на шутку люблю и если бы был свободным человеком, но непременно женился бы, и уверен, что она была бы совершенно согласна».
Но Александр теперь наследник престола, Цесаревич… И он не властен распорядиться своей судьбой. В конце марта он записал в своём дневнике: «Теперь настаёт совсем другое время, серьёзное, я должен думать о женитьбе, и, дай Бог, найти мне в моей жене друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь с М., которую любил, как никого ещё не любил, и благодарен ей за всё, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю, наверное, любила ли она меня или нет, но всё-таки она со мной была милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами, которые так и останутся между нами. Сколько раз я хотел отстать от этой любви, и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдёмся и снова в тех же отношениях».
А в те грустные переживательные дни в иностранных газетах появилась статейка о, якобы, очень вольных отношениях наследника российского престола с какой-то женщиной.
Её перепечатала датская газета. Произошла тяжёлая беседа с отцом, в которой сын неожиданно для императора заявил об отказе от престола. Встреча приобрела предельно жёсткий характер, и, сокрушённый суровой логикой государственных целесообразностей, наследник подчинился императорской воле и сказал, что готов всё уладить и просить руки принцессы Дагмар. Одновременно Александр Александрович попытался защитить свою возлюбленную, взяв всю вину за возникшие между ними отношения лишь на самого себя!
И казалось, что положение при Дворе вполне выровнялось, но любовь, уже претерпевшая страшное горе разлуки, на своих последних минутах страстно брала своё, и две последние встречи с Марией Элимовной оросились слезами, взаимным великим горем и озарились горестным прощальным поцелуем.
А родители Цесаревича действовали быстро и круто, его возлюбленную красавицу княжну сразу же выслали за границу и против её воли выдали замуж за богатейшего заводчика П. Демидова, князя Сан-Донато. Ох… Как жить дальше? Как одолеть крушение сердечной мечты и как подчинить себя, душу свою имперским задачам и планам?!
А подчинить пришлось. Пришлось в нелёгких беседах с отцом-императором прийти к согласию во многих вопросах, а, в первую очередь, и на политический «датский» брак. Отец и сын общались нелегко, они были чрезвычайно разными людьми.
Разница и во взглядах, и в ближайшей бытовой действительности: наследник внутренне глубоко осуждал беспорядочную личную жизнь отца, имевшего две семьи (живущие в одном и том же дворце!). Но что его сближало с отцом – так это чувство долга перед Россией. Вот оно и проявлялось всё отчётливей и глубже и одолевало, и устраняло все глубокие и острые жизненные разногласия.
Не все современники были уверены в том, что это взаимное чувство долга всё поправит и всё наладит. Так, друг Цесаревича С. Д. Шереметев писал, что его поражало резкое различие между отцом и сыном: другие приёмы, другая речь, другое воспитание, другие взгляды! Поражали и тревожили эти глубочайшие различия!
Однако по прошествии долгих лет в былом много видится понятней и верней. Поток времени стирает и уносит частности, а главное и глубинное – остаётся на виду у потомков. И наш современник В. А. Астанков говорит уже совсем другое: «…эта разница, бросавшаяся в глаза современнику как в личных отношениях, так и в государственных делах, не мешала императору и Цесаревичу сходиться как в преданности России и своему долгу, так и в чувстве взаимной любви и уважения». В последнем сегодня мы можем усомниться, потому что есть немало свидетельств откровенного неодобрения Цесаревичем семейного поведения отца.
Например, фрейлину Д. Ф. Тютчеву наследник просил поблагодарить «за её твёрдость и её благородный поступок». В чём этот поступок заключается? А Тютчева решительно отказалась жить под одной крышей со второй семьёй императора Александра II, считая это глубоко недостойным. И, конечно, как поступок Тютчевой, так и благодарность Наследника стали широко известны при Дворе и в целом в высшем обществе, и никак не способствовали теплоте отношений отца с сыном. И чувство долга перед Отечеством действительно было присуще им обоим. И… И Александр Александрович отправился в Данию, чтобы, как подобает, представиться невесте скончавшегося брата, а отныне, очевидно, уже его невесте.
И
