Шрифт:
Закладка:
Прежде чем люди там надумали, что делать, и Далибор выбежал, надев кожух, услышав шум и треск, нижнюю часть ворот нападающим уже удалось повредить, но они были обиты железными бляхами, поэтому держались, а за ними стояли другие, о которых не знали.
В замке всё кипело…
Испуганная Домна поднялась от колыбели ребёнка, заломив руки; присутствие духа оставило её на минуту. Она думала, что разбойники уже попали в замок. Но почти тут же восстановила хладнокровие, ребёнка отдала няньке, а сама, схватив меч, побежала за старым отцом.
Около ворот уже начали защищаться и бросать камни и зубчатые колёса на осаждающих.
Далибор приказывал с хладнокровием человека, который уже много пережил и нелегко даёт себя устрашить.
В челядной избе ещё был огонь, тут сидела Журиха, бледная и дрожащая. Домна, вбежав к ней, приказала приготовленную воду и горшки со смолой людям носить на башню.
Испугалась баба – сама не ведая, что делает, была послушной и с неизмерным рвением начала приказывать девкам.
Вся челядь пошла на услугу немногочисленного отряда, кто с чем мог и имел.
На какое-то время от больших ворот удалось отвратить нападение, но затем люди Никоша начали приставлять недалеко от частоколов лестницы, смотря, где защитников не было видно.
Тем временем Бук стоял у дверки и ждал, не желая с этой стороны ничего предпринимать и рассчитывая на измену.
С Журихи же не спускали глаз, от страха не выдала бы намерения, служила и крутилась, не желая и не в состоянии достать до дверки.
Никош, дожидаясь тут довольно долго, слушая шум, который до него доходил, и не зная, что делалось с другой стороны, несколько раз напрасно ударив в дверку, проклиная, полетел на валы к своим, чтобы воочию убедиться, как шло дело.
Начинал терять веру в обещание предательства бабы.
В замке на случай опасности всегда имели готовые для поджога пучки под рукой, которыми давали деревням знать, когда была нужна помощь от людей. Эти огни уже горели, а слуги били в набат. Когда Никош добежал до больших ворот, нашёл несколько своих, облитых горящей смолой и раненых камнями. Из-за остроколов свистели стрелы…
Первые ворота были наполовину срублены, а за ними были видны другие такие же – через маленький пролом никто не смел втискиваться, потому что находиться между двух ворот было очень опасно.
Никош крикнул своим, чтобы их согреть, и, видя, что сам тут не много сделает, вернулся назад к дверке, где оставил часть людей.
С той стороны было тихо, а, так как обещанная дверка не отворялась, нетерпеливый Бук велел поставить на остроколы лестницы и сам на первую начал взбираться.
Как раз, когда уже голова показалась над забором, тронутый каким-то беспокойством, старый Далибор огляделся вокруг и прибежал сюда с двумя лучниками, которые, заметив в темноте человека, так счастливо пустили стрелы, что одна из них через отверстие в шишаке достала до лица Никоша.
Он сразу её вынул, но потерял равновесие и упал с лестницы.
Журиха, которая, может, от страха Курпу что-то обещала, теперь от другого, ещё большего, не смела ничего начинать и служила в замке.
Раненый Никош мало на что обращал внимания; уже не рассчитывая на предательство, собрав всех людей, он побежал штурмовать большие ворота.
Далибор и его челядь защищали их, как могли, бросая, что было под рукой, стреляя, обсыпая и поливая, но первые ворота уже были сломаны, другие поджигали, а всем людям Никоша, когда с той стороны начали взбираться на остроколы по лестнице, гарнизон противостоять не мог, потому что не много его было.
Почти чудом, пожалуй, замок мог обороняться, а люди из деревни на помощь не прибывали, даже из Майковец… Далибор бегал, бросая свою кучку то туда, то сюда, где срочней было обороняться.
Ворота, хотя поливали водой, горели, потому что всё больше сухого хвороста под них подкладывали.
Старик в конце заметил, что если подкрепление не прибудет, нападающие вломятся внутрь.
Видела это и Домна… Не было иного спасения, как им казалось, только тыльной дверкой ночью ускользнуть с детьми, спуститься с вала и в лес уйти, имущество и замке отдавая разбойникам.
Домна, хоть бледная и испуганная, пошла за детьми. Старшего из них должен был взять Далибор, младшего – она; ночь была тёмная, с той стороны нападающих было не видно, дверка казалась единственным спасением.
Когда уже Домна брала плащ и собиралась достать ребёнка из колыбели, Журиха, которая подслушала её, говорящую с Далибором, с криком упала к её ногам.
– Туда нельзя! Не ходите! – начала кричать. – Не ходите! Ради Бога… там люди…
И, таким образом, последнее спасение стало невозможным. А тут всё яростней долбили в ворота и по лестницам лезли люди, а если одного убивали, с другой стороны показывался ещё один, а за ним третий. Неизвестно, где было развернуться.
Люди из деревень то ли не видели знаков, то ли боялись идти, не прибывали.
Поэтому нужно было готовиться к смерти или худшей, чем она, неволе, потому что и спрятаться негде было.
Никош, повторно раненый, когда пробовал взбираться туда по лестнице, летал как сумасшедший, подталкивая собственных людей, потому что боялся, чтобы, в конце концов, из соседних домов не набежали толпы.
К горящим уже вторым воротам приставив мощные прутья, осаждающие начали на них сильно напирать, колотя в них и пытаясь выломать. Ещё мгновение и они должны были пасть, когда на тракте услышали стремительно мчащихся коней.
Подъезжало около двадцати всадников. Никош, думая, что прибывали из деревень холопы, обратился против них с частью своих людей.
Но он побледнел и затрясся, узнав в первом, который уже с мечом гнался к нему, вооружённого землевладельца. Ему показалось, а скорее, предчувствовал в этом противнике, железо которого два раза угодило ему в шлем, Флориана Шарого.
Это действительно был он, прибывающий из Кракова, которого Провидение привело именно в этот час.
Повалив Никоша, потому что тот зашатался и припал на колени, Флориан и его челядь сели на шею осаждающим, которые, застигнутые врасплох, утратили затем мужество и стали убегать. При блеске огня, который был подложен под ворота, Далибор увидел прибывающее подкрепление – и уже
