Внутри тоже все было куда роскошнее. Как положено, столы да лавки, но на столах камчатые[44] скатерти, а лавки темного дуба, с резными спинками. На лавках пестрые подушки, на столах подсвечники на шесть свечей, аж жарко от свету. Или оттого, что подавальщицы одеты так, что не знаешь, куда глаза девать. Не глядеть невозможно, а глядеть совестно.

Вновь прибывших приняли как родных. Девицы-подавальщицы страсть как обрадовались. На Валериане повисли сразу две: одна в черных кудерьках и розовых оборках, у другой кудерьки белые, а оборочки голубые.

Прочие тоже не остались без внимания. На столе мгновенно явилось угощение. Правда, все больше соленые закуски, но Хорт живо воспрянул духом, мигом высмотрел розоватый, с прожилками кус копченого окорока и занялся им, помогая себе любимым кинжалом. Ветчина тоже оказалась соленой-перченой, но, когда перед ним возникла полная чарка, Обр решительно отодвинул вино в сторону.

– Что так? – участливо спросила ни с того ни с сего оказавшаяся рядом розовая девица с черными кудерьками. – Красного не пьешь? Чего покрепче налить?

– Не трожь его! – заорал с другого конца стола Валериан. – Он вообще не пьет. Его вербовщики опоили. Так с тех пор в рот не берет, боится – опять отравят.

– Ой! – ужаснулась черноволосая. – Бедненький. Страсти какие! Как же ты выкрутился?

– Выкупили, – буркнул Хорт.

– Ну, здесь тебя не отравят. Давай так!

Девица ловко подхватила серебряную чарку двумя пальчиками, сделала большой глоток, протянула Обру.

– В случае чего помрем вместе. Так и схоронят в одной могилке.

Возвела глазки кверху, вздохнула томно.

Оберон чарку принял, отхлебнул немного. Пить все-таки хотелось. Здешнее вино оказалось вкусным, не то что пиво. И пахло приятно: садом, сладостью, солнцем. Не смог оторваться, допил до дна.

На краю чарки пристало что-то красное. Вот отчего у розовой девицы губы такие. Намазаны чем-то. Да и все лицо, видно, тоже набелено, нарумянено. Брови в ниточку, под глазами намазюкано.

– Чего уставился? – рассмеялась девица, повела плечиком. – Нравлюсь?

Плечико было пышное, беленькое. Не говоря уже обо всем остальном. Хорт вспомнил, зачем пришел, подумал и сказал:

– Ну, нравишься.

– Ишь ты, строгий какой! – Девица тряхнула кудерьками-оборками, подсела поближе. – Слышь, Валериан, он у вас всегда такой?

– Угу, – отозвался Валериан, который, не теряя времени, облапил девицу в голубом, – всех запугал. Плюнуть при нем лишний раз стесняемся.

– Ах! Люблю таких, мрачненьких. Имя-то у тебя есть, красавчик?

– Свен, – сообщил Обр. Так его звали в замке.

– Из свеев?

Хорт неопределенно хмыкнул. Посвящать кого попало в подробности своей сложной жизни он не собирался.

– Не похож ты на свея-то. Больно темный.

Придвинулась поближе, запустила длинные пальчики в жесткие от пудры волосы, затеребила, поглаживая. Обр уклонился. Рука, протянутая к голове, с детства была для него только угрозой. Лишь Нюськины лапки почему-то никогда не пугали.

В ушах стоял легкий гул – то ли от вина, то ли от шума голосов, то ли оттого, что в углу надрывались, тянули мелодию виола и лютня. Девица руку убрала, но близко заглянула в глаза.

– Так из каких ты?

– Из зверей лесных, – ухмыльнулся Хорт.

– Оборотень, что ли? – уважительно протянула девица. – В волка превращаешься?

– Бывает.

– И на луну воешь?

– Не без того.

– А хочешь – вылечу?

– Как?

– Очень просто. Как из чудовища сделать добра молодца, любая девушка знает.

Обр и ахнуть не успел, как на него обрушился полновесный поцелуй. Будто рот и нос залепило полной горстью того самого меда, в котором он тонул в последнее время. Тело опалило влажным жаром. Губы у девицы были сладкие от вина и липкие, как видно, от той красной краски. Во рту тоже стало липко и сладко. Хорт не знал, нравится ему это или нет, но девицу стиснул крепко и даже на колени к себе притянул. Само собой получилось.

Девица ерзала, прижималась теснее. Пахло от нее тревожно и резко, вроде как фиалкой, а еще потным, рыхловатым телом. «А ведь она не молодая уже, понял Обр, – баба в годах, усталая и не очень здоровая». По запаху много чего понять можно, если только чуешь их, запахи.

– Тебя-то как зовут? – прохрипел он, только чтобы что-нибудь сказать.

Девица потянулась за полной чаркой, жадно выпила половину, остальное протянула ему.

– Со свиданием, милый! Анна я.

– Че?!

– Аннушка, – коснулся уха горячий шепот, – Анюточка, Нюта, Нюся.

Хорт поперхнулся вином, забрызгал роскошный вырез розового платья, остатки пролил на себя.

– Нет!

– Почему нет? – ласково шепнула девица. Должно быть, решила, что парень уже совсем пьяный.

– Нет! – твердо повторил Обр. – Какая же из тебя Нюся? Разве Нюськи такие бывают?

И совершенно ясно понял, что надо делать. Выпутался из облака розовых тряпок, спихнул девицу с колен, ужом вывернулся из-за стола и уверенно двинулся к выходу. Ну и винцо у них! Пьется как вода, а в голову ударяет – только держись. Дверь, украшенная занавеской с золотистой бахромой, казалась очень далекой, скользкий блестящий пол немного покачивался.

– Эй! Ты куда?! – раздался веселый голос Валериана.

– До ветру, – выдохнул Оберон, ухватившись за дверь, и шагнул в прохладные, темные сени.

На улице постоял немного, жадно глотая ледяной воздух, яростно вытер губы, поглядел вниз, на огоньки порта, и твердым шагом направился к коновязи. В седло вскочил, как всегда, легко, сел крепко и, склонившись к уху любимого коня, шепнул: «Поехали к Нюське».

Команду «К Нюське» Змей понимал очень хорошо, вот только выполнять ее умел лишь на тракте. Туда он и направился. В пять минут вынес вожака из города, благо ворота еще не заперли, долетел до знакомой развилки и что было сил понесся к церковке, белевшей на пригорке сквозь густые синие сумерки. Чуял, что вожак торопится.

Хорт и вправду весь извелся от нетерпения. Розовая девка растревожила его. Но она была ему не нужна. Да и никто не нужен. Только глупая девчонка со своими глазами, волосами, узкими пяточками и исцарапанными коленками. Как же это он сразу-то не сообразил! На кой ему сдались всякие посторонние? У него же жена есть. Настоящая. Все как положено. Кожух он кое-как набросил, а шляпу надеть забыл. Волосы привычно летели по ветру, в лицо бил сухой снежок, копыта Змея бодро стучали по мерзлой дороге.