Что-то мешало двигаться, противно побрякивало за пазухой. Деньги. Деньги для Нюськи. Задыхаясь, весь в поту, он наконец опустил расходившуюся руку.

В горле было сухо, ослабевшие колени сводило мелкой дрожью. Прежде чем рассчитаться с князем, надо заплатить этот долг. Все ж, как ни крути, он ей жизнью обязан. Отдать эти деньги – и больше не видаться. Нельзя, чтоб о ней узнали. Когда он доберется до князя, никто не должен знать, что у него есть венчанная жена. Иначе и ей плохо придется.

* * *

В конюшню он пробрался в страшную рань, еще до конюхов. Напоил, накормил, оседлал Змея, тихо вывел – и у самых ворот напоролся на Рада. Караулы, что ли, тот проверял в самую тяжкую предрассветную пору?

Обр быстро взлетел в седло. Остановить конного гораздо трудней, чем пешего.

– Слышь, ты, как тебя там, – негромко проговорил Рад, недрогнувшей рукой придерживая коня за узду, – ты вроде не дурак.

– Как когда, – скромно заметил Обр. Злить Рада ему не хотелось.

– Бесплатный сыр знаешь, где бывает?

– Сыр? – не сразу понял Хорт. – A-а, бесплатный-то? Да известно где.

– Добрый у тебя конь. За один перегон верст двадцать отмахать можно.

– Добрый. А что?

– Я говорю, уехать можно далеко.

– Так я поехал?

– Давай.

Обр вырвался из ворот, полетел по сумеречной туманной дороге и после первого упоения безумной скачкой на счастливом Змее, верстах в пяти от замка и вправду задумался о даровом сыре, который, как известно, бывает только в мышеловке.

Конечно, он и прежде подозревал, что все эти дары и знаки родственного внимания даются не просто так. Потребует платы милый и приятный господин Стрепет, ох, потребует. И высокой платы. Господин Рад зря намеками разбрасываться не станет.

Умная мышь и сыр добудет, и из мышеловки ноги унесет. А его сыр сейчас весь при нем: увесистый кошель и конь, которому цены нет. Беги, серая зверушка, беги прочь, пока не захлопнулась мышеловка.

«Но я-то не мышь, – мрачно подумал Оберон, – нынче я кот, охотник. Я тоже караулю добычу. И я ее получу. Чего бы это ни стоило».

* * *

Вожак забыл о Змее, сделался задумчив, и думы те были невеселые. От этого и конь заскучал, затомился, замедлил бег. Но тут, к счастью, впереди показалась ползущая под гору телега. Кто-то из Подорожья спозаранку собрался в город.

Змей живо догнал попутчиков и принялся объяснять пожилому чалому мерину, спокойно занимавшемуся своим делом, кто здесь главный. Мерин ничего не отвечал, только осуждающе косился из-под седой челки, зато возница заорал, заругался, попытался съездить коня кнутом. Змей этого, конечно, стерпеть не мог, но тут вожак очнулся, быстро растолковал всем, что главный здесь он, и твердой рукой направил коня в сторону города.

Трястись вялой рысью Змей не любил, поэтому снова пошел во весь мах. Два часа конь и всадник в полном согласии рвали на части холодный воздух, не думая ни о чем, кроме бешеной скачки. Только ворвавшись в тесные переулки пригородных трущоб, Обр сообразил, что коня следовало оставить где-нибудь за городом. Из-под копыт то и дело выныривали какие-то оборванцы, кто-то визжал, кто-то безбожно ругался, вслед летели комья грязи, палки и камни. Змей злился. Хорт с трудом удержал его у двери знакомого кабака. Коновязи тут не было. Видать, на конях клиенты «Доброй кружки» прибывали редко. Тогда Обр решительно толкнул створки ближайших хлипких ворот. Палка, которой они были заложены, хрястнула, и открылся путь на грязный двор, окруженный кособокими сараями, сарайчиками и сараюшками. Накинув поводья на торчащий из забора гнилой кол, Хорт заметил, что на другой стороне улички уже собрались местные жители самого неприглядного вида, плотоядно поглядывая на шикарно одетого пришельца и его роскошного коня. Ну и пусть себе! Всякого посмевшего приблизиться к Змею придется потом отскребать от забора. Похлопав коня по лоснящейся шее, Обр с великолепным пренебрежением к сверлящим спину взглядам направился к «Доброй кружке», спустился по пяти заплывшим грязью ступенькам, распахнул замызганную дверь. Ничего этого при свете дня он не узнал, зато запах узнал сразу. Пахло кислым пивом, горелым жиром и сыростью.

По утреннему времени в кабаке было пусто. В щели под потолком, вероятно, изображавшие окна, свет почти не проникал. В полутьме раздавался размеренный шаркающий звук. Хорт прищурился, привыкая к темноте, и с трудом разглядел сгорбленную фигурку, упорно скребущую толстую столешницу широким тупым ножом.

– Эй, – окрикнул он, – смотри, дыру протрешь!

Шорканье прекратилось. Нюська подняла голову, заморгала как сова.

– Выйдем? – спросил Обр.

Девчонка встрепенулась, радостно кивнула, пискнула: «Я сейчас!» – и укатилась куда-то в темноту.

Хорт вынырнул на воздух, вздохнул с облегчением, глядя в серое небо. Холодно. Ничего не поделаешь. Октябрь уж за половину перевалил. На днях первый снег выпал. День в самом разгаре, а не поймешь: то ли раннее утро, то ли поздний вечер.

На нижней ступеньке возникла счастливо улыбающаяся Нюська. Платочек затянут туго-натуго. В красных ручонках видавшая виды торба.

– Пойдем, – быстро проговорила она, – пойдем скорее!

– А чего это ты с узлом?

– Так у меня уже два дня как все собрано. Я только и ждала, когда ты за мной придешь.

– Прах гнилой! – высказался Обр, подхватил дурочку под локоток, быстренько затолкал в ворота, не переводя дыхания, запихнул в ближайший сарай, как оказалось доверху набитый дровами.

Нюська, прижатая к дровам, смотрела на него снизу вверх, и улыбка медленно гасла, становилась неуверенной, жалкой. Руки беспокойно тискали узелок.

Хорт тяжело вздохнул.

– Слушай меня. Не знаю, чего ты там себе выдумала, но забрать тебя отсюда я не могу.

– П-почему? – еле слышно прошелестело в ответ.

– Потому что я не этот, не жених с белыми волосами и все, что ты захочешь, делать не стану.

Девчонка вздрогнула, узелок спрятала за спину.

– На-ка вот, держи!

Он порылся за пазухой, достал тяжелый мешочек.

– Что это?

Обр оглянулся, не подсматривает ли кто, рванул тугие завязки. В полутемном сарае золото блестело тускло, точно засаленное.

– Ты что… – задохнулась Нюська, – ты зачем…

– Пойдешь в город, купишь себе, наконец, башмаки хорошие, одежду попригляднее, наймешь комнатку, где почище, взнос заплатишь, вступишь в цех к белошвейкам. Будешь сидеть, вышивать на продажу.

– Спрячь сейчас же!

– Дура! Не бойся, деньги чистые.

– Ты… это… сам не очень умный, – зашептала в ответ Нюська, – ничего не понимаешь, да? Это же золото. Здесь такое и разменять-то не у кого. А увидят – в два счета убьют.