Именно в этот период в компанию пришел долговязый молодой человек по имени Ромоло Тавони — он стал секретарем Феррари. Ему было суждено задержаться в фирме на целое десятилетие, причем, пожалуй, самое буйное десятилетие в жизни Феррари, и глубоко погрузиться в перипетии ее византийских политических интриг, которые, казалось, питали энергией бизнес Феррари и давали ему силу.

Поначалу Тавони занимался рутинным разбором корреспонденции и помогал с сочинением тщательно выверенных пресс-релизов компании.

ФЕРРАРИ ИЗДАВНА БЫЛ ОДЕРЖИМ ГРОМКОГОЛОСОЙ ИТАЛЬЯНСКОЙ СПОРТИВНОЙ ПРЕССОЙ, И ЧАСТЬ СВОИХ УТРЕННИХ ЧАСОВ ОН ПРОВОДИЛ, СИДЯ В ТУАЛЕТЕ В ПОИСКАХ КАКИХ-ЛИБО УПОМИНАНИЙ О СВОЕЙ ФИРМЕ В КРУПНЕЙШИХ ГАЗЕТАХ СТРАНЫ. ЛЮБЫЕ НАХОДКИ ОН ПОДЧЕРКИВАЛ КРАСНЫМ КАРАНДАШОМ И ВЫРЕЗАЛ НА БУДУЩЕЕ — ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОТОМ ПОКВИТАТЬСЯ С АВТОРОМ ЗА ПРЕДПОЛАГАЕМУЮ КЛЕВЕТУ.

Свои завуалированные ответы журналистам он помещал в уже упомянутые пресс-релизы и озвучивал на ежегодных пресс-конференциях, проводившихся для презентации новой продукции компании. С годами бесконечная борьба Феррари с итальянской прессой будет отнимать все больше времени, ибо он будет все сильнее вживаться в образ несправедливо угнетаемого Давида, благородно сражающегося с журналистами-филистимлянами.

Домашняя жизнь оставалась такой же скучной рутиной. Лаура была весьма холодной, циничной женщиной, не упускавшей из вида каждодневные рабочие процессы в компании, в которой у нее был очевидный финансовый интерес, однако она никогда и близко не подходила к мастерским. Разве что иногда возилась в саду за зданием Scuderia или подметала улицу перед парадным входом. Дино был прилежным учеником — когда здоровье позволяло ему учиться. Его участие в делах отца было в лучшем случае нерегулярным. Некоторые коллеги Энцо вспоминали, что Дино постоянно появлялся на территории фабрики. Другие вспоминали, что по большей части он пребывал в одиночестве, наблюдая за работой предприятия со стороны. Правда наверняка лежит где-то посередине. В отношении сына Феррари был жестким и строгим надсмотрщиком. «Дино боялся отца, — вспоминал один коллега Энцо. — Феррари жестко обращался с мальчиком, хотя было очевидно, что он им гордился. Однажды Дино поехал за рулем машины с территории Scuderia в Модене на завод в Маранелло. Феррари пришел в бешенство, когда узнал. Дино был нездоров, и мысль о том, что мальчик без его разрешения сел за руль, вызвала у него приступ ярости». Несмотря на эти вспышки гнева — случавшиеся ежедневно, — Феррари планировал передать своему законному наследнику свой бизнес, и потому есть причина считать, что Дино питал глубокий интерес к автомобилям. Но Энцо Феррари двигали амбиции, а не семейные обязательства, и логично будет заключить, что своего ребенка он пускал в жизнь только тогда, когда ему было удобно. Более того, Лина Ларди и маленький Пьеро, жившие в Кастельветро неподалеку, были постоянным отвлечением для Феррари, из-за чего, вскоре после прихода в конюшню Тавони, Энцо обронил с ним в разговоре фразу, что «у мужчины всегда должно быть две жены».

Он был одержим сексом. Долгие разговоры за обедом с близкими соратниками в основном сводились к женщинам. Феррари гордился своими завоеваниями. «Женщины были просто вещами, — вспоминал его близкий коллега, тесно сотрудничавший с ним на протяжении долгих лет. — На самом деле ему было плевать на них. Они были символами, своего рода зарубками на ремне, не более». (Много лет спустя, когда Феррари было уже за восемьдесят, он устроил небольшой праздничный ужин по случаю своего дня рождения в ресторане «Cavallino», находившемся через дорогу от фабрики. Почетным гостем на вечере был его старый коллега и бывший член Scuderia. Человек имел репутацию эдакого Казановы, и во время десерта Феррари в своей привычной прямолинейной манере задал ему вопрос: «Сколько женщин у тебя было за всю жизнь? Скажи честно». Гость на мгновение задумался, а потом гордо ответил: «По меньшей мере три тысячи». Феррари откинулся назад в насмешливом удивлении. «Всего три тысячи?!» — с издевкой переспросил он.)

Очевидно, что Энцо никогда нельзя было назвать мужчиной, лишенным предрассудков. Италию едва ли можно считать центром движения за права женщин, и Феррари, будучи человеком начала XX века, вплоть до самой своей смерти рассматривал женщин с безнадежно шовинистической и упрощенной точки зрения. Он писал, что «превосходство женщин очевидно, прежде всего, в вопросах брака; именно женщина выбирает себе партнера, а не наоборот. Более того, любая более-менее сносно выглядящая женщина может рассчитывать, что у нее будет, как минимум, три потенциальных ухажера. Нас, мужчин, рассматривают как потенциальных мужей, изучают тщательно, взвешивают наши достоинства, а потом, быть может, выбирают. Мы думаем, что добились и победили, тогда как в реальности мы лишь рабы своего желания, которым женщины превосходно манипулируют». Феррари также отмечал, что мужчины уязвимы перед женщинами по причине элементарных гормональных всплесков. Мужчины «способны на что угодно под влиянием причин, берущих свое начало в вожделении», — делился он наблюдениями.

«Я убежден, — писал он, — что, когда мужчина говорит женщине, что любит ее, он лишь имеет в виду, что желает ее; и что единственная настоящая и чистая любовь в этом мире — любовь отца к своему сыну». (Это было написано в 1961 году, спустя пять лет после смерти Дино, в период, когда в своей личной жизни Феррари жонглировал сразу тремя женщинами.) Даже в восьмидесятилетнем возрасте он оставался «рабом своего желания».

Друг и нежный биограф Феррари Джино Ранкати приводит рассказ о приключениях священника из Бари, бывшего приятелем Феррари, с которым они вместе кутили. Падре Дон Джулио периодически наведывался в Модену за «практикой», как он сам это называл. Это было вежливое, вкрадчивое обозначение визитов священника к своей любовнице, служивших источником скабрезных развлечений для Феррари и узкого круга его гостей на вечерних празднествах, а также для самого падре.

Но несмотря на все эти отвлечения на связи с женщинами, Феррари по-прежнему был полностью погружен в задачу, занимавшую каждый час его бодрствования: задачу выигрыша крупных автомобильных гонок. Лампреди взялся за работу над «атмосферным» V12 в условиях большой секретности, планируя сделать сначала версию двигателя объемом в 3,3 литра, а затем уже представить полноценную 4,5-литровую модель на Гран-при Италии 1950 года. Тем временем дискредитированный и с каждым днем все более угрюмый Коломбо трудился над спорткарами. В коммерческом плане они были более важны для фирмы, нежели машины для Гран-при, однако в представлении босса они были лишь вторыми с конца в списке приоритетов.

Первой крупной гонкой для команды — за вычетом нескольких этапов Формулы-2 — была весенняя Mille Miglia. На трассе появился отряд Ferrari, ведомый Виллорези и Аскари, управлявшими парой новых болидов от Лампреди с двигателями V12 объемом в 3,3 литра. Эти машины явно были