– Несомненно.

– Это считается нормальным – любить своего кормильца, когда ты женат?

– Я здесь лишь для того, чтобы убедиться, что вы сыты и вымыты, а не для распускания пустых сплетен. – Коррин проводит пальцами по жесткой бумаге, изучая платья, эскизы которых я набросала. – Это вы нарисовали?

От нее я ничего не добьюсь.

– Да.

Один из образов напоминает платье из шифона, которое носила гостья на каком-то благотворительном мероприятии и которым я издалека любовалась. Оно было вышито цветами и соблазняло глубоким вырезом. Какой вообще смысл иметь собственную королевскую швею, если я не позволю ей шить мне изысканные наряды? Еще один дизайн – мой личный. Платье из прозрачных слоев ткани, полностью обтекающих тело, и одновременно позволяющих оставить частичку провокации в виде мелькающего женского силуэта и пары высоких вырезов вдоль бедер. Мне крайне любопытно взглянуть, что же Дагни сможет из этого сотворить.

Коррин раскладывает листы, бумага сморщивается под ее прикосновением.

– Откуда вам знакомы такие стили?

Я изучаю свои испачканные графитом пальцы.

– Я не знаю. Просто рисую из головы, – лгу я.

– Вы талантливы.

Я имитирую вздох.

– Это комплимент?

Я прекрасно знаю, что обладаю хорошими навыками. В свой первый день занятий в художественном классе преподавательница лишь единожды взглянула на мой набросок совершенно типичного и весьма прозаичного натюрморта – обычных фруктов в тарелке – и сообщила, мол, я зря записалась на этот урок. Я должна была записаться на продвинутый курс. Затем спросила, где я научилась своей технике. Я только пожала плечами. Как бы я объяснила, что моя техника – это годы, проведенные в парках, за молчаливым написанием лиц незнакомцев при помощи украденных художественных принадлежностей?

Коррин закатывает глаза и постукивает по подносу, который поставила на стол.

– Это красная чечевица и картофель. Не ждите, пока остынет, иначе вам не понравится.

– Здесь никто не ест мяса?

– Конечно, едят. Но ибарисанцы живут на строгой диете из овощей, фруктов и злаков, что я вам и принесла.

– Да, и так каждый день в течение многих недель, – протягиваю я.

– И это ни с того, ни с сего вам не нравится, Ваше Высочество?

Коррин так легко раздражается.

– Нет, дело не в этом.

Странно, к чему человек может привыкнуть и как быстро он забывает прошлые лишения. Существовал момент в моей жизни, когда я была бы вне себя от радости, если бы кто-то приносил мне еду – любую еду – на блюде несколько раз в день. Я годами ела все, что наполняло мой желудок, будь то что-то украденное с тележки или вытащенное из мусорного бака за рестораном. Как только я смогла обеспечивать себя, я стала более разборчивой, выбирая только спелые яблоки и следя за тем, чтобы хотя бы один прием пищи в день был полезным.

Но прямо сейчас я бы убила за жирный бургер из паба в трех кварталах от моей квартиры. Или за один из хот-догов с квашеной капустой от Элтона.

Коррин странно хмурится.

– Вы хотите сказать, что внезапно возжелали мяса животных?

Я съеживаюсь.

– Нет, когда ты это так называешь.

– Но вы бы съели его? После того, как всю жизнь не… – Она затихает, а ее хмурый взгляд впивается в меня с еще большей силой.

– Мне просто было любопытно. – Я тихо корю себя. Мне начинает казаться, что каждый вопрос, каждое праздное любопытство может выдать меня. – Что едят илорианцы? Знаешь, кроме того… – Я многозначительно смотрю на нее.

Проходит мгновение, прежде чем Коррин отбрасывает свои мысли.

– Я полагаю, вы имеете в виду Нетленных. Фрукты, хлеб, мясо, сыры. У них есть аппетит, как и у смертных, во всех отношениях, хотя он и не поддерживает их полностью. Что касается кормильцев, некоторые балуются ими больше, чем другие. Некоторые по ночам. Не все такие, как Его Высочество в этом отношении.

– И как часто они приходят к нему в покои?

– Только по необходимости, – неопределенно отвечает она, глядя через перила на толпу солдат, слоняющихся вокруг.

Я мнусь.

– А как вообще работает система кормильцев?

– Ужасно.

Я вздыхаю с раздражением.

– Коррин. Ну же… помоги мне. Как люди становятся кормильцами?

– Будучи смертными. – Ее губы неохотно поджимаются. – Первый Худэм каждого года именуется Днем Дарения. Молодые женщины и мужчины выстраиваются в ряды на городских площадях, и Нетленные предлагают за них цену. Это требование, чтобы каждый человек служил кормильцем по достижении определенного возраста. Конечно, самые желанные получают более высокую цену и землю в благородных домах, иногда даже здесь, в замке, если они благословлены. – Она насмехается над последним словом. – Менее привлекательные покупаются простолюдинами. Торговцами, фермерами и тому подобными. Всех забирают из семей. Они служат кормильцами, пока им не исполнится двадцать с небольшим, тогда они должны жениться и произвести потомство. Они могут оставаться кормильцами еще в течение нескольких лет или, если их владелец предпочитает замену, могут предложить себя в качестве раба иного рода. Если же нет, они продаются другому хранителю, который вправе их использовать.

Она говорит это как ни в чем не бывало, но я слышу горечь в ее голосе. Коррин может быть верна Цирилее и королю, но это не такую жизнь она желает для себе подобных.

– Если им повезет, попадется хранитель, который обеспечит уход за ними и их семьями.

– А если нет?

Ее губы кривятся в презрительной усмешке.

– Тогда они работают до изнеможения, а пока голодают, их хранители процветают.

Ну а потом, в какой-то момент они оказываются в трущобах – слабые, сломленные и все еще сражающиеся, но главное – свободные.

– А что, если они не захотят жениться и иметь детей?

– Как будто у них есть выбор, – горько усмехается она. – Кроме того, ни одна женщина не хочет оказаться незамужней и в конечном итоге остаться с хранителем, который занимается «разведением».

– Что ты имеешь в виду под «разведением»?

– Только не говорите, что Судьба лишила вас знаний о продолжении рода, – бормочет она. – Это означает именно то, о чем вы подумали.

Я съеживаюсь. Вэнделин назвала это цивилизованной системой, в которой выживают все. Не вижу в этом ничего цивилизованного.

– Но Зандер хочет все это изменить.

Он видит в этом проблему.

– Это лишь фантазия, которая никогда не сработает, но весьма благородная. – Коррин вглядывается в тускнеющее небо, теперь мутно-голубое. Слабо видна полоска облаков, надвигающихся с востока, и воздух с утра стал прохладнее. – Жрицы предсказали дождь сегодня ночью. Эту мебель нужно занести обратно.

Она поднимает столик.

– Я верну его позже.

Было так приятно посидеть здесь, даже несмотря на то, что лорд Квилл