– А если я не захочу или не справлюсь?

– Тогда правила станут твоей клеткой, а жизнь превратится в беспросветное прозябание.

Ариадна подошла к внутренней двери и приоткрыла ее. Айранэ не сразу поняла, что ей – туда, но потом вылезла из кресла – сидеть в нем было удобно, а вот выбираться – не очень, и подошла к старухе, заглядывая в проем.

– Иди.

Айранэ вошла внутрь, там царил полумрак, на постели лежал Володя – поначалу кольнуло сердце, он показался мертвым, а все предыдущие беседы с Анаит и Ариадной – жестокой насмешкой.

Но нет – лицо его вытянулось, глаза запали, но он хотя бы дышал.

Айранэ достала телефон, включила программу распознавания, прошептала:

– Переведи мои слова.

Тут же протянулась медленная, тягучая фраза на мужском языке, в которой, даже зная ее содержание, оказалось невозможно узнать ни единого слова.

Ни Ариадна, ни Анаит не обвиняли Айранэ в том, что происходило с Володей. По их мнению, все это было даже не то чтобы плохо, а скорее – хорошо, некая новая возможность, которую требовалось лишь подхватить и использовать.

Вот только подхватывать предполагалось с помощью Айранэ, которая совсем не ощущала себя готовой.

Она села у кровати, глядя в лицо мужа. В сущности – чужого совершенно человека, с которым она делила постель и фамилию.

Но было что-то еще. Последний секс? Нет-нет, что-то глубже, что-то дальше. Айранэ вспомнила, как мама – не Анаит, а родная – сказала ей, что она выйдет замуж за Волкова. И как она сказала матери:

– Волковы должны гордиться, что получили невесту от Ильиных!

А мать хохотала и гладила ее по руке.

А перед свадьбой мать сказала: «Не переживай: если все будет плохо, потом станет легче».

Но было не плохо.

А потом даже хорошо, в общем-то.

Айранэ догадывалась, что ей повезло с мужем – имея в виду не то, что происходит сейчас, а раньше. Из вечерних шепотков невесток, из книг и журналов с их тупыми советами Айранэ делала вывод: все у нее хорошо.

Но и это было не то.

Она копалась в себе, пытаясь понять, где же лежит та причина, по которой сейчас она чувствует что-то к этому осунувшемуся человеку, по прихоти старших Волковых и Ильиных оказавшемуся ее мужем десяток лет назад?

Дети? Нет, с детьми у Айранэ была своя связь, и Володя в ней никак не участвовал.

Пока она пыталась найти это неуловимое зерно, внутри начало зреть возбуждение. Что было тому причиной, она не понимала и даже не слишком хотела разбираться – то ли спецэффекты от вколотого Володиевичем препарата, то ли реакция на мужа, которого она чаще всего видела перед сексом и, соответственно, во время него.

Айранэ провела по лицу Володи рукой, и тут ее озарило. Не должно быть какой-то очевидной, четко понимаемой причины. Либо она считает его своим – частью себя. Либо – не считает, не воспринимает его семьей.

Сейчас, после всего происшедшего, она все еще видела его рядом с собой. И готова была за него бороться.

Но при этом чувствовала, что это решение – не окончательное, и если муж в какой-то момент сделает что-то, что она воспримет как полное предательство, – связь порвется.

Но пока она была, пока держала их обоих, Айранэ чувствовала – «мой человек».

– Хржжж… – пробормотал он, открывая глаза, и распознавалка на телефоне услужливо перевела: «Раннэ».

Это было странно, но от его голоса, от того, что он все еще жив, от того, что она понимает его мужскую, не ускоренную речь, внутри у Айранэ зажглось маленькое солнце.

И даже имя дикой – в общем-то, совершенно точно не соперницы, ведь у нее нет ни образования, ни семьи, ни единого шанса – оказалось не способно пересилить эту радость.

– Здравствуй, Володя, и я не Раннэ, – сказала она.

Внутри у нее все переворачивалось, она отняла на мгновение руку от его лица – сразу стало прохладнее, словно внутри прикрутили какой-то кран и топливо перестало поступать к горящему солнцу.

Айранэ вновь положила руку на лицо мужа. Он что-то спрашивал, она бездумно отвечала, потом поняла, что надо уже сосредоточиться и полноценно вернуться в разговор.

И она отняла руку и встала.

– Меня послала твоя мать. – На этом месте Айранэ полностью уже себя контролировала. – Она сказала, что ты завел постоянную любовницу и связался с хейсами. И что если я тебя не вытащу, то потеряю.

– Хейс – мой дядя, он родил жога и пытался спасти…

Ярость захлестнула Айранэ. Володя должен был ответить на вопрос про то, что она может потерять его, а вместо этого он говорил о какой-то мелочи!

С однозначным желанием придушить мужа – слегка, совсем немножко, может быть, даже не до смерти – Айранэ подскочила к нему и в последний момент поняла, что делает что-то не то, что у нее, видимо, какие-то гормональные проблемы и она не совсем в себе.

Она закрыла руками его рот, вновь почувствовав разгорающееся солнце в груди, последними остатками сознания переводя разговор на жога – очень кстати вспомнился совет Анаит не упоминать его никоим образом.

– Ты бредишь, бредишь, – сказала она горячечно. – Никаких жогов нет. Это сказки. Может быть, в Индии или на Мадагаскаре, да, на Мадагаскаре они точно могут быть! Здесь, в самом сердце Славянского Союза, их нет и быть не может! Тебя ударили по голове. Всё из-за этого.

Если бы Володя был чуть здоровее, если бы она чувствовала от него хоть какую-то чувственную отдачу, она, скорее всего, скинула бы с него простыню и занялась с ним сексом прямо здесь.

Но он не реагировал на нее, видимо, был под препаратами, а, не чувствуя никакого ответа от его тела, Айранэ понемногу и сама успокаивалась, держась на острой грани.

Позади послышался еле слышный скрип двери. Судя по всему, Ариадна собиралась войти, а оставаться рядом с мужем, рискуя сорваться, при этой властной старухе Айранэ не собиралась.

– Сейчас к тебе придут, – зашептала Айранэ, – отнесись к этому серьезно. И оставь уже свои фантазии про жогов.

Сбежать до появления Ариадны не удалось: та постучала и сразу же вошла. Айранэ чуть присела – такой книксен был скорее оскорблением, чем данью уважения, – и выскользнула из комнаты.

В номере старухи она сразу же плюхнулась в мягкое алое кресло, принявшее ее в объятия, и расплакалась, чувствуя, как набухает ком боли внизу живота.

Впрочем, боль почти сразу ушла, оставив только неприятное ноющее ощущение, и потихоньку вернулся разум.

– Я убью