Шрифт:
Закладка:
— Шабес! Шабес!
В этот час наступления очередной субботы в верхней части города, в Гило, хозяйка небольшой виллы зажгла субботние свечи и подала на стол праздничное вино и накрытую белой салфеткой халу. Широкое темное платье этой молодой, не старше тридцати лет, худенькой женщины уже не могло скрыть размера ее живота, характерного для женщин не шестом-седьмом месяце беременности. Два мальчика девяти и восьми лет в темных костюмах и белых рубашках с галстуками вкатили в комнату детскую кроватку со спящим годовалым ребенком, поставили ее в угол и тут же сели за длинный обеденный стол, по обе стороны которого уже чинно сидели еще шесть детей-подростков — четыре мальчика в черных праздничных костюмах и галстуках и две девочки в нарядных синих платьях с белыми кружевными воротничками и в белых же колготочках. Самой младшей из сидевших за столом детей было два с половиной года, но и она сидела тихо и чинно, как взрослая. И лишь рука ее нетерпеливо тянула рюмку навстречу десятилетнему брату, который, на правах старшего, разливал всем слабое субботнее вино.
Мальчик совершал эту церемонию, храня на лице строгое, ритуально-сосредоточенное выражение. Сначала налил вино отцу, потом — матери, сидевшей от отца по левую руку, затем гостю, сидевшему справа от отца, и дальше — своим братьям и сестрам в порядке старшинства.
Но при всем своем старании выглядеть сосредоточенными на субботней церемонии, дети не могли удержаться от острых любопытных взглядов в сторону гостя — впервые в жизни они видели такого рослого японца.
Гость тоже с любопытством наблюдал за этой субботней церемонией. Он прилетел в Израиль два часа назад, и это был его первый в жизни ужин на израильской земле. Хотя Бэрола Леви, хозяина этой виллы и легендарного главу израильской разведки, Джиро Йошида знал давно. Точнее — знал о нем по тем статьям в газетах, которые подробно расписывали биографию Бэрола, и часто, наверно, досочиняли ее, приписывая этому рыжебородому крепышу чуть ли не все дерзкие операции Мосада за последние годы. Будучи сам в прошлом военным летчиком и даже командиром авиаполка, Йошида теперь с особым интересом и даже с некоторой завистью разглядывал летчика, который в двадцать четыре года с идеальной точностью разбомбил иракский атомный реактор, а в тридцать организовал похищение из Англии Мордехая Вануну…
— Барух ата адонаи… — генерал Бэрол Леви, закрыв глаза, чуть раскачиваясь всем телом на стуле и, держа руки у своей рыжей бороды, стал негромко молиться над халой. Дети неслышным топотом повторяли за ним слова молитвы. Йошида вежливо прислушивался к гортанным словам незнакомого ему языка. Неужели этот совершенно немелодичный язык с какими-то сухими, как выжженный песок пустынь, согласными, был когда-то языком его народа, а этот субботний обряд со свечами, вином, молитвой над хлебом и эта традиция многодетства — все это могло стать его бытом, жизнью, судьбой?
Йошида мысленно улыбнулся — он вдруг представил себя самого в черном костюме с хасидскими штрипками-кисточками, а свое лицо — в обрамлении длинных пейс и бороды, как у этого Бэрола. Нет, это невозможно!..
— Амэн! — произнес Бэрол Леви и до дна выпил свой бокал с вином.
— Амэн! — отозвались хором дети, выпили вино из своих маленьких рюмок, и отец стал руками ломать халу и раздавать всем по кусочку.
Чувствуя, как в этой церемониальной тишине дети ревностно наблюдают за ним, Йошида молча следовал ритуалу — выпил вино, откусил сладкий хлеб-халу.
Но как только жена Бэрола стала подавать на стол тарелки с куриным бульоном, в котором плавали хлебные шарики — matsa-bolls, дети враз заговорили громко, оживленно, перебивая друг друга. Гость решил, что ритуальная часть ужина кончилась. Однако хозяин дома тут же сказал детям строго и негромко:
— Speak English!
Дети враз притихли, пристыжено покосились на гостя, мальчик лет семи заговорил с отцом по-английски.
Через несколько минут Йошида уже понял, что происходит. Загруженный почти круглосуточной работой, Бэрол Леви видит своих детей, практически, лишь раз в неделю, по субботам, и в этот день он целиком принадлежит только им. Но одного дня на десять детей — не так уж много, и дети набрасываются на отца со своими проблемами, вопросами и делами с первой минуты субботы, соблюдая при этом, видимо, возрастную субординацию и религиозные правила поведения за субботним столом.
— Сегодня мы обсуждали в школе тот текст в Торе, где сказано: «люби и уважай», — говорил Бэролу семилетний мальчик с тонким бледным лицом и большими серыми глазами исследователя жизни. — Я не понимаю, зачем нужно было дважды говорить одно и то же. Разве можно любить и не уважать? Разве это не одно и то же?
— А ты подумай, — сказал сыну Бэрол, — у тебя есть раб. Ты не обязан уважать его, но ты должен любить его, потому что он тоже человек. Или, допустим, у тебя есть сосед, с которым ты воюешь. Ты не обязан любить его, но, если это сильный враг, ты уважаешь его, как врага…
Через час, когда ужин был окончен и разрешены все спорные вопросы по толкованию Торы и Талмуда, дети стали одевать куртки и плащи, а Бэрол сказал гостю:
— Не хотите ли пойти с нами в синагогу? Просто посмотреть… Но если вы устали с дороги, в вашей комнате все готово… Я забыл вас предупредить, что по субботам в нашем районе машины не ходят и поэтому вы ночуете у нас. Если не возражаете…
— А в посольстве не будут беспокоиться? Может быть, мне им позвонить?
Бэрол улыбнулся:
— По субботам мы не пользуемся телефоном. Но ваш посол знает наши традиции… Так, что? Пойдете с нами в синагогу или отдохнете с дороги? Ведь у вас дома уже глубокая ночь…
Йошида понял, что тот деловой разговор, ради которого он был приглашен в Израиль и пролетел сегодня три тысячи миль, — этот разговор сегодня не состоится. Но тогда зачем эти израильтяне настаивали, чтобы он прилетел именно сегодня? И почему он должен
