Однажды, терзаемый ревностью и страшно уставший от того, что их постоянно отрывают друг от друга, он пожаловался вслух.

– Билли, это даже хуже, чем свадьба Мари, – заявил он, – тогда были скатерти и салфетки, которые можно скинуть в кресло. А теперь то девушка, которой нужно репетировать, то дама, которой необходим новый парик, то телефонный звонок с сообщением, что сопрано опять поссорились! Я уже ненавижу эту оперетту!

Билли засмеялась, а потом расстроилась.

– Я понимаю, милый, это мне тоже не нравится. Я бы очень хотела, чтобы они оставили меня в покое, когда я провожу время с тобой. Но оперетта получится прекрасной, и ты сам это поймешь, когда увидишь. Представление будет иметь успех. Я так говорю только потому, что у меня очень маленькая роль. Я уверена, что мы заработаем кучу денег для приюта.

– Ты же совсем себя замучаешь! – рассердился Бертрам.

– Ерунда! Мне это нравится. Кроме того, пока я занята, я не звоню тебе с приглашениями развлечь меня. Просто подумай, сколько у тебя остается времени на работу!

– Мне это не нужно! – поклялся Бертрам.

– А работе? – Билли продемонстрировала ямочки на щеках. – Не обращай внимания, все кончится двадцатого. Это не репетиция, в отличие от свадьбы Мари, – спокойно сказала она.

– Слава богу!

Бертрам тяжело дышал. Он умирал от страха. А что, если это все-таки репетиция того, что наступит после? Когда Музыка, его соперник, восторжествует?

Какой бы сильной ни была привязанность Билли к Бертраму, он не переставал бояться, что в глубине души девушка неосознанно ждет от него того, чего он дать не может, что однажды она осознает, что он не тот, кем является. Рисуя эти картины в своем воображении, Бертрам понимал, что это будет значить для него.

Глава XXIV

Художник и его искусство

Закрытый просмотр картин и рисунков «Клуб кисти и карандаша» прошел вечером пятнадцатого с большим успехом. От Света присутствовали прекрасные женщины в платьях, каждое из которых само по себе было произведением искусства. От Искусства были самые строгие критики и самые преданные поклонники. От Прессы пришли репортеры, которые должны были сообщить Миру, чем занимаются Свет и Искусство.

Перед холстами, подписанными Бертрамом Хеншоу, постоянно стояла восхищенная толпа, состоящая из представителей Искусства и Света, а также Прессы. Уильям Хеншоу, незамеченным прошедший мимо одной из картин, на минуту остановился, улыбаясь отдельным комментариям.

– Какой чудесный синий!

– Восхитительное чувство цвета!

– Эти тени…

– Он кладет мазок так…

– Клянусь, она похожа на Бланш Пайтон!

– Каждый штрих полон смысла!

– Полагаю, это очень мило, но…

– А я говорю, Хеншоу…

– Это тот, который пишет портрет Марджи Уинтроп?

– Это идеализм, друг мой, чистой воды идеализм!

– Закажу себе платье такого оттенка синего.

– Как это миленько…

– А что до реализма, я полагаю, что Хеншоу…

– Люди с таким талантом встречаются нечасто.

– Красивая картинка!

Уильям пошел дальше.

Билли очень гордилась Бертрамом. Ему досталось множество поздравлений и похвал. Стоя рядом с ним, Билли, сияя, принимала все улыбки, поздравления и комплименты.

– Бертрам, это чудесно! Я так тобой горжусь! – шептала она, когда позволяло минутное затишье.

– Это все слова, пустые слова, – смеялся он, но глаза его светились.

– Как будто среди них есть хоть слово лжи! – возразила она, поворачиваясь к Уильяму, который как раз подошел. – Разве это не чудесно, дядя Уильям? Разве мы им не гордимся?

– Гордимся, разумеется, – улыбнулся Уильям, – но если вы с Бертрамом хотите узнать настоящее мнение толпы, вам стоило бы пять минут постоять у любой картины. Услышите лоскутное одеяло из критики.

– Я знаю, – рассмеялся Бертрам, – раньше я так делал.

– Правда? – воскликнула Билли.

– Конечно! Любой юный художник обязательно надевает очки или фальшивые уши и отирается у своей картины, изучая ее, как будто хочет нарисовать ее с закрытыми глазами.

– И что же ты слышал? – спросила Билли.

– Что слышал? – смеясь спросил ее жених. – Я так поступал всего раз или два. Однажды я потерял голову и начал спорить о перспективе с парочкой старикашек, которые нападали на мой любимый прием. Я забыл про свои очки и бросился в бой. Разумеется, после этого я их больше не надевал. Но надо было видеть их лица, когда я «снял маски», как говорят в театре.

– Так вам и надо, сэр! – фыркнула Билли. – Вы подслушивали!

Бертрам рассмеялся и пожал плечами.

– Этот случай меня отучил. С тех пор я больше так не делаю, – заявил он.

Позже, по дороге домой, Бертрам сказал:

– Это было приятно, Билли, мне очень понравилось. Глупо говорить, что я не оценил добрых слов и искренних комплиментов, которые сегодня слышал. Но я не могу не думать о следующем разе. Всегда есть этот следующий раз.

– Следующий раз? – не поняла Билли.

– Я имею в виду следующую выставку. Через месяц «Богемная десятка» устраивает выставку. Я должен представить всего одну картину – портрет мисс Уинтроп.

– Бертрам!

– Прибереги эти восклицания на тот случай, если у меня ничего не выйдет, – вздохнул он, – кажется, ты до сих пор не понимаешь, что это для меня значит.

– Думаю, что понимаю, – нервно возразила Билли, – после всего, что я слышала. Мне кажется, все уже знают, чем ты занят. Честно говоря, порой я думаю, что уборщица Мари может спросить у меня, как продвигается картина мистера Бертрама!

– В том-то и сложность, – со слабой улыбкой сказал Бертрам. – Я очень рад всеобщему интересу и слегка испуган им. Понимаешь, Уинтропы почему-то решили рассказать об этом всем, и многие уже знают, что у Андерсона и Фулхема ничего не вышло. Поэтому, если не выйдет и у меня…

– Но у тебя выйдет, – решительно прервала его Билли.

– Думаю, что да. Я же сказал, «если», – нетвердым голосом ответил Бертрам.

– Никаких «если», – припечатала Билли. – И когда же выставка?

– Двадцатого марта будет закрытый показ. Мистер Уинтроп настаивает, чтобы я закончил картину. Я не уверен, что меня самого пригласят, но скорее всего да. Его дочь утверждает, что он уверен в успехе портрета и мечтает всем его показать.

– Это говорит о его уме, – заметила Билли и спросила почти непринужденно: – Получается новая окончательная поза?

– Да, и очень хорошо, как мне кажется, – Бертрам немного смутился, – нас очень часто прерывали, поэтому все продвигается очень медленно. Во-первых, мисс Уинтроп уехала на половину срока (и завтра снова уезжает на неделю!), а я не могу ничего нарисовать, не видя перед собой модели. Я не хочу никаких случайностей,