В конце концов именно то удовольствие от визита, которое получила бы миссис Грегори, стало последней каплей, склонившей чашу весов.

Таким образом, одиннадцатого февраля Алиса Грегори и ее мать прибыли в Гнездо в компании однажды облитых презрением Пегги и Мэри Джейн.

С самой первой встречи Алисы Грегори и Аркрайта Билли серьезно страдала из-за поведения молодых людей. Она мрачно говорила себе, что ничего не может с этим поделать. Они вели себя очень любезно, но было совершенно очевидно, что им неуютно вместе. Билли, к своему удивлению, вынуждена была признать, что Аркрайт не воспользовался «обстоятельствами», хотя они были весьма благоприятны. Эти двое церемонно называли друг друга мистер Аркрайт и мисс Грегори, но это, разумеется, ничего не значило.

– Наверняка вы ни разу не называли его Мэри Джейн, – весело сказала Билли как-то.

– Мэри Джейн? Мистера Аркрайта? Нет, конечно нет, – ответила мисс Грегори со странной улыбкой, а потом добавила после паузы: – Кажется, так звали его братья и сестры.

– Да, я знаю, – засмеялась Билли, – мы сначала даже подумали, что это и в самом деле Мэри Джейн. – И она рассказала историю появления молодого человека. – Сами понимаете, – закончила она, когда Алиса Грегори прекратила смеяться, – что для нас он навсегда останется Мэри Джейн. Между прочим, а как его зовут?

Мисс Грегори удивилась.

– Его… – она осеклась. – Он вам этого так и не сказал? – спросила она.

Билли задрала подбородок.

– Нет. Он предложил нам догадаться. Мы очень долго гадали, придумали даже Мафусаила Джона, но он утверждает, что мы так и не приблизились к правде.

– Мафусаил Джон! Отлично! – весело рассмеялась Алиса.

– Я уверена, что это красивое и солидное имя, – заявила Билли, все еще задирая подбородок. – А как все-таки его зовут, если не Мафусаил Джон?

Алиса Грегори покачала головой. Судя по всему, она тоже умела быть твердой и, улыбаясь, сказала:

– Если он вам не сказал, то и я не скажу. Придется вам узнать у него.

– В конце концов, я могу и дальше звать его Мэри Джейн, – мрачно сказала Билли.

И все это никак не приближало Билли к цели, к которой она так стремилась – к воссоединению двух любящих сердец. Однажды ей пришло в голову, что, возможно, они вовсе не любят друг друга и не хотят воссоединяться. При этой тревожной мысли Билли решила дойти почти до самого конца. Она поговорит с миссис Грегори, если представится такая возможность. К счастью, через день или два после приезда их семьи миссис Грегори случайно обмолвилась об Аркрайте и своей дочери, дав Билли возможность узнать.

– Мистер Аркрайт говорил, что они давно знакомы, – осторожно начала Билли.

– Да.

Тихий вежливый односложный ответ показался ей не слишком многообещающим, но Билли, твердо убежденная, что она права, двинулась дальше.

– Мне кажется, это так романтично… Эта случайная встреча, – прошептала она. – У них же был роман, миссис Грегори? Я сердцем чувствую, что был!

Билли задержала дыхание. Именно это она и собиралась сказать, но произнесенные вслух слова показались очень страшными, особенно для миссис Грегори. Потом Билли вспомнила о своей Цели и собралась с силами. Слово «Цель» Билли мысленно произносила с прописной буквы.

Примерно минуту миссис Грегори не отвечала. Эта минута показалась Билли такой долгой, что она еле дышала, а Цель неожиданно превратилась в ДЕРЗОСТЬ, написанную одними прописными буквами. Потом миссис Грегори заговорила медленно и грустно.

– Я не стану скрывать от вас, что когда-то надеялась на роман между ними. Они были лучшими друзьями и великолепно подходили друг к другу – у них были общие вкусы и похожий темперамент. Я думала, что между ними все уже сказано, хотя о помолвке не было речи, когда… – миссис Грегори замолчала и облизала губы. Когда она заговорила снова, в ее голосе появились строгие ноты, знакомые Билли по первому знакомству с этой семьей. – Я полагаю, мистер Аркрайт рассказывал вам, что наша жизнь сильно изменилась, и мы были вынуждены искать новый дом и привыкать к новому укладу жизни. Естественно, при таких изменениях старые друзья и старая любовь тоже меняются.

– Но, миссис Грегори, – неуверенно сказала Билли, – я думаю, что мистер Аркрайт хотел бы… – ее прервали жестом.

– Мистер Аркрайт – джентльмен и всегда был очень добр, – холодно прервала ее пожилая леди, – но дочь судьи Грегори никогда не останется там, где ей придется извиняться за своего отца. А теперь, дорогая мисс Нельсон, оставим эту тему, – попросила она дрогнувшим голосом.

– Конечно, конечно! – воскликнула Билли, обрадовавшись про себя.

Теперь она все поняла. Аркрайт и Алиса Грегори были близки к тому, чтобы влюбиться друг в друга, когда обвинения в адрес судьи отчаянно унизили его семью. Тогда, по словам самого Аркрайта, две женщины стали затворницами, отказывали во встречах друзьям и уехали из города. Тогда и разорвалась связь между Алисой Грегори и Аркрайтом. Но для Алисы хуже всего была связь с человеком, перед которым, возможно, пришлось бы извиняться за отца. Об этом и говорила миссис Грегори, и Билли это очень радовало.

Разве теперь не становится все ясно? Разве не могла она – если получится – принести счастье туда, где раньше царило горе? И разве тяжело будет разжечь былое пламя, заставить отдалившиеся сердца вновь забиться в унисон?

Цель перестала быть ДЕРЗОСТЬЮ, написанной огромными буквами. Она стала сверкающим маяком, ведущим прямо к победе.

Перед сном Билли строила планы, как свести Алису Грегори и Аркрайта, чтобы это выглядело естественно. «Совершенно случайно, вы же понимаете», – сказала она самой себе в темноте.

Так получилось, что в этот самый момент Бертрам Хеншоу, пребывавший в трех-четырех милях от Билли, в Страте, не мог заснуть. Он лежал в постели, и мысли его были мрачными. В эти дни, а точнее – ночи, к нему часто приходили мрачные мысли. Он говорил себе, что это совершенно естественно – конечно же! – что Билли проводит столько времени с Аркрайтом и его друзьями, Грегори.

Причиной тому были новые песни и репетиции оперетты. И все же в глубине своей испуганной души он полагал, что Аркрайт, Грегори и оперетта – это Музыка, а музыка – соперник, который идет по его следам.

В поведении Билли по отношению к нему Бертрам не находил никакого изъяна. Она всегда была мила, любезна, нежна, выслушивала рассказы о его работе, утверждала, что он обязательно преуспеет. Она даже сказала (иногда он припоминал это с некоторым раздражением), что он принадлежит Искусству больше, чем себе, а когда он с негодованием возразил, она только рассмеялась и поцеловала его, заметив, что