Шрифт:
Закладка:
Последним через Иртыш переправился штаб Каппеля.
Новый главнокомандующий очень скоро отказался от мысли сделать Омск неприступной крепостью (весь город был оклеен листовками, хвастливо объявляющими, что Омск неприступен, бумагу на листовки отпустили качественную, омичи ее очень любили, ею хорошо было подтирать задницу, не было общественного сортира, где бы на гвозде не красовалась стопка этих листовок); придя к адмиралу, генерал Сахаров заявил, что Омск не удержать – наступила пора оставить город.
Надо было видеть лицо адмирала, поверившего этому суетливому краснолицему старику, – впрочем, на адмирала в этот момент лучше было не смотреть. Зрелище было печальным. Колчак готов был заскрежетать зубами, только зубов у него почти не осталось – потерял на севере, во время полярных походов.
– Вон отсюда! – только и выдохнул он.
Сахаров исчез.
Омск напоминал город, который был подвергнут артиллерийскому обстрелу: улицы, засыпанные штабными бумагами – канцелярия Верховного правителя забрала с собой только самые необходимые документы, убитые лошади, трупы которых никто не думал убирать, сломанные повозки, бревна, вывернутые из развороченных пятистенок, люди с заплаканными лицами – надо было срочно эвакуироваться, а на железной дороге не оставалось ни одного свободного вагона – все вагоны ушли под литерные эшелоны адмирала. Впрочем, ради справедливости надо заметить, что далеко не все лица были заплаканными. По всему городу неслись крики, визг; торжествующие мародеры, пользуясь неразберихой, опустошали лавки, вовсю гуляла пьяная матросня с несуществующей Иртышской флотилии…
Страшно было находиться в таком городе, сердце сжималось в тоске… Всякое отступление бывает похоже на конец света.
С реки налетал морозный ветер, выбивал из глаз слезы. Каппель отворачивался от ветра, прикрывал лицо перчаткой.
Рядом с ним ехал, кривовато держась в седле – прострелило спину, – полковник Вырыпаев (уже полковник), чуть поодаль держался адъютант Бржезовский – поручик, не растерявший в походных условиях ни светского лоска, ни стати, ни жажды жизни, ни благоразумия. Настоящий военный, белая кость.
Вырыпаев, держась за луку седла, шептал обреченно:
– Все смешалось, абсолютно все… Светопреставление. Кто поможет нам?
Каппель молчал. Бржезовский настороженно поглядывал по сторонам: как бы из-за угла какого-нибудь толстостенного особняка не высунулся обрез красного налетчика. Поручик Бржезовский ощущал ответственность за жизнь генерала Каппеля.
На углу улицы, украшенном перевернутой повозкой, будто памятником – две сломанные оглобли слепо глядели в небо и походили на стволы орудий, – к Каппелю кинулась простоволосая женщина в мужской поддевке:
– Господин генерал! Ваше превосходительство, помогите! Последнюю лошадь забрали!
Глаза женщины были залиты слезами, они сыпались из-под век будто горох. Женщина умоляюще протянула к Каппелю руки. Тот остановил лошадь.
– Помогите! – слезы из глаз женщины посыпались еще сильнее.
Каппель опустил голову – ему было стыдно перед женщиной, хотя он ни в чем не был виноват. Произнес тихо, едва слышно:
– Простите нас! – повернул голову к Бржезовскому: – Поручик, разберитесь!
Поручик ни в чем не сумел помочь женщине – лошадь у нее забрали три дня назад. Супостата, который это сделал, теперь не найти с огнем.
На следующем перекрестке Каппеля презрительно смерил с головы до ног интеллигент в добротном пальто, при пенсне с золоченым зажимом и бородкой «буланже», в которой застряли крошки недавно съеденного хлеба.
– Генерал! – брезгливо произнес интеллигент. – Догенералились!
На заборах болтались приказы Сахарова, извещающие о том, что город превращен в неприступную крепость, – пустые бумажки… Каппель направлялся на станцию – там имелась надежная телефонная связь, генералу надо было срочно связаться со своим тылом – он не знал, что там происходит: Сахаров как вышестоящий начальник не передал ему никаких дел.
– Безумие какое-то, – пробормотал Вырыпаев, оглядев очередной забор, оклеенный сахаровскими бумажками.
Из-за забора неожиданно высунулся работяга в замызганной телогрейке, в рваной шапке с вольно болтающимися ушами, лишенными завязок, всунул в рот два пальца и оглушительно свистнул.
Бржезовский немедленно схватился за кобуру. Работяга поспешно нырнул за забор.
На угрюмой станционной площади ветер крутил снеговые хвосты; жесткая крупа с металлическим шорохом всаживалась в стены домов, гремела о водосточные трубы, сползала вниз, подхватывалась и неслась дальше.
Едва подъехали к вокзалу, как на ступенях возник всклокоченный телефонист, прижимающий к лицу большой серый платок – у телефониста была инфлюэнца, и он оглушительно чихал.
– Генерала Каппеля к телефону! – прокричал телефонист зычно – в его щуплом теле жил громовой голос. – Требует Верховный!
Колчак поздравил Каппеля с присвоением ему звания генерал-лейтенанта – извинился, что сделал это с опозданием, затем сказал, что через несколько минут подпишет указ о назначении Каппеля главнокомандующим всеми вооруженными силами.
– Генерал Сахаров не оправдал надежд, – с горечью произнес Колчак.
– Ваше высокопревосходительство, есть много командиров старше и опытнее меня, – сказал Каппель. – Я же не подготовлен к такой роли. Почему вы предлагаете этот пост именно мне?
– Потому что только вам, Владимир Оскарович, я могу доверять, – сказал Колчак. – Больше некому.
Через час Каппелю прямо там же, на станции, был вручен пришедший по телефону приказ о назначении его главнокомандующим. Каппель оказался в арьергарде отступления, в последних рядах тех, кто покидал Омск.
Опасное это дело – последним покидать город, так и в плен угодить недолго.
В первых рядах отступающих находился штаб главнокомандующего – ушел так далеко, что сразу и не догнать. Железнодорожные пути были забиты, пробка на пробке, места в вагонах люди брали со стрельбой. Генерал Сахаров дела новому главнокомандующему не сдал и, спасая себя, поспешно устремился на восток.
Единственное, что передали Каппелю от Сахарова – вздорный план в тощей картонной папочке, разработанный неряшливо, второпях. Автор плана наивно полагал, что под Ново-Николаевском можно успешно заманить в ловушку и разбить все красные партизанские силы.
Каппель, познакомившись с планом, отодвинул папочку от себя. Попросил Вырыпаева:
– Спрячь это куда-нибудь подальше. Бред какой-то!
– Что, совсем сдал генерал Сахаров?
– Не все у него в прошлом было плохо, Василий Осипович. Но… наступил предел. Сработался человек.
Без штаба, не имея под руками управленческих рычагов – да что там рычагов, даже простых нитей, которые хоть и рвутся, но все равно с их помощью худо-бедно можно управлять, – Каппель не мог командовать вооруженными силами Колчака. Хорошо хоть управление Третьей армией успел перехватить до этого повального отступления.
В вагон Каппеля принесли телеграмму от Верховного – адмирал просил срочно прибыть в Ново-Николаевск для встречи с ним. Каппель поспешил в Ново-Николаевск. По дороге сделал несколько попыток растолкать заторы на железнодорожных путях, но не преуспел в этом: дорога была забита так, что и ужу не проскользнуть. Поезда, сумевшие вырваться из заторов и двинувшиеся в путь, оказывались настолько переполнены, что люди срывались с подножек, грохались прямо под колеса, на рельсы… Когда Каппель прибыл в Ново-Николаевский вокзал, оказалось, что Верховного там нет.
Отбыл. Не дождался. Куда отбыл – неведомо.
Через час Каппелю принесли телеграмму: Верховный правитель остановился
