– Энтузиазма, пожалуй, маловато, не совсем то, на что я рассчитывал, – произнес Мелвилл, неспособный удержаться от шуток даже сейчас.

Тем не менее он послушно развернул коляску и направился в Гайд-парк.

– Все, что вы мне говорили, – начала Элиза, – о моем таланте, о том, что вы мной восхищаетесь… Вы не лукавили?

– Нет, – ответил Мелвилл, мгновенно посерьезнев. – И не лукавлю сейчас. На мой взгляд, даже за короткое время нашего знакомства вы достигли грандиозных успехов. И я имею в виду не только портрет.

Элиза едва заметно дернула головой, не кивнув, но и не отрицая.

– И вы… вы рассказали Селуинам о портрете? – спросила она.

Возможно, все это время, пока Элиза считала, что тайна портрета остается между нею и Мелвиллом, леди Селуин была осведомлена обо всем и самодовольно посмеивалась. Она сама не понимала, почему эта мысль имеет для нее такое значение, знала только, что имеет. Собеседники помолчали. Элиза устремила пристальный взгляд на профиль Мелвилла. Если он попытается скормить ей приятную ложь, она это увидит.

– Собирался, – медленно произнес Мелвилл. – Не могу притворяться, что было иначе, я собирался. Но не стал. Счел это слишком большим предательством.

Чем оно и было бы. Элиза медленно выдохнула. Образ, пляшущий перед ее внутренним взором (Селуины и Мелвилл глумятся над ней, оставшись наедине), несколько померк – так выцветают масляные краски под прямыми лучами солнца.

– Вы сказали, что любите меня, – прошептала она так тихо, что едва расслышала саму себя за грохотом колес и стуком копыт.

– Да.

– Это правда?

– Да.

– Когда вы… когда это началось? – спросила она.

– Не знаю, можно ли назвать какой-то определенный момент, – тихо ответил Мелвилл. – Меня притягивало к вам с самой первой нашей встречи. В этом я никогда не лгал. Вы держались так настороженно, что мне захотелось узнать вас. Выяснить, что вы думаете, чего хотите, отодвинуть эту завесу приличий и осмотрительности.

Элиза не смогла бы отвести от него глаз, если бы попыталась. Но она и не пыталась.

– Я понял далеко не сразу. Слишком просто было объяснить собственные действия желанием разыграть интригу Селуинов, но я начал осознавать, что… что только ваш взгляд я пытался перехватить, когда происходило нечто занимательное; только ваше мнение я хотел услышать по любому поводу. Только с вами я хотел делиться всеми своими тайнами, с вами хотел прогуливаться, сидеть рядом, танцевать. Для меня имели значение только вы – в большом и малом. И часы, проведенные с вами в том крохотном салоне, я отношу к числу самых счастливых в моей жизни.

Он искоса взглянул на нее:

– Я ответил на ваш вопрос?

Да, ответил, но… Элиза не знала, достаточно ли этого.

– Я хочу вам поверить, – прошептала она сквозь слезы. – Просто… не знаю как.

– Что, если я повторю снова? Столько раз, сколько сочтете необходимым.

– Трудно будет сделать это из Парижа, – заметила Элиза, проведя ладонью под глазами.

– Я не поеду в Париж.

– Не поедете?

– Как я могу? Ведь вы здесь.

У Элизы перехватило дыхание. Он произносил все слова, которые ей очень хотелось услышать. И даже больше – о необходимости для нее некоторых слов она не догадывалась раньше.

– Я лишилась состояния, – сообщила она, поскольку даже сейчас задавалась вопросом, не в деньгах ли кроется причина. – Сомерсет все отобрал.

– Правда? – возмутился Мелвилл. – Почему?!

– Слухи, кривотолки… кто-то увидел, как мы танцуем. И мое поведение за последние две недели трудно назвать идеальным.

– Я пойду к нему. Заставлю его понять, что это я во всем виноват, – тотчас предложил Мелвилл.

– Я уже с ним поговорила. Он сказал, что вернет мне поместья, если я пообещаю разорвать все связи с вами. Я ответила отказом.

Мелвилл натянул поводья, и лошади остановились посреди Гайд-парка.

– Элиза… – произнес он изумленно.

В его голосе не звучало смятения, огорчения или тревоги. Он смотрел на Элизу так, словно она протянула ему самый драгоценный на свете дар.

– Я сделала это не ради вас, – сказала она. – А ради своей свободы. Независимости. Ради самой себя.

– И я вами восхищаюсь, – откликнулся он. – Но… может, и ради меня? Самую малость?

Элиза устремила на него взгляд. Мелвилл совершенно застыл, кажется, едва дышал. Ее снова посетило уже знакомое чувство: она стоит на краю бездны, принимая решение, которое повлияет на все, что произойдет дальше. Решение, принадлежащее ей, и только ей.

– Да, – прошептала она; сердце билось так отчаянно, что в этом громе едва не потонул ее собственный голос.

– Господи, благодарю! – воскликнул он. – После нашего вчерашнего разговора я потерял всякую надежду.

– Я тоже, – призналась Элиза.

Мелвилл уронил поводья и потянулся к ней.

– Назовете ли вы меня самым жестоким негодяем на свете, если я скажу, что рад утрате вашего состояния? – спросил он, сжав ее ладони между своими.

У Элизы перехватило горло.

– Нет, – прошептала она. – Но если так, то вы худший охотник за богатством из всех, кого знала история.

Она неуверенно улыбнулась, чтобы показать, что шутит.

– Это невозможно, – заявил Мелвилл. – Я лучший во всем, за что берусь.

Его губы изогнулись в улыбке. Элиза так по ней скучала.

– Пожалуй, хорошо, что я не писала портрет вашего самомнения, – заметила Элиза. – Оно не поместилось бы на полотно.

Мелвилл рассмеялся громче, чем того заслуживала острота.

– Выходите за меня, моя дорогая, – сказал он.

– Теперь у меня за душой всего пятьсот фунтов в год, – предупредила Элиза.

– Меня это совсем не волнует, – заявил Мелвилл, испытующе глядя ей в глаза. – Выходите за меня.

– Нам придется во всем себя ограничивать.

– Мы с вами – парочка самых исключительно умных, талантливых и красивых людей из всех, кого я знаю. Уверен, мы как-нибудь да выкрутимся. Выходите за меня!

– Хорошо, – сказала Элиза.

– Хорошо? – переспросил Мелвилл, просияв.

Он отпустил ее руки, снова схватил поводья и пустил лошадей в такую безудержную скачку, что Элиза вцепилась в капор.

– Куда мы едем? – спросила она, смеясь.

– Есть у меня на примете одно местечко, не беспокойтесь. Такое, где ни один зевака нас не увидит.

– Вы везете меня в свой уголок для свиданий? – негодующе вопросила она.

– Или туда, или я вас не поцелую, и тогда, право слово, даже не знаю, чего вам от меня ожидать.

– И многих женщин вы туда приводили? – потребовала ответа Элиза.

– Ну-у… об этом предпочту умолчать, – ответил Мелвилл, въезжая между двумя деревьями в уединенную рощицу. – Но могу вас заверить, вы единственная из них, кому я предложил руку и сердце.

– Мелвилл! – воскликнула она отчасти смешливо,