— Ловко! Ну до чего же ловко! — хихикал он. — Я служил со всякими шкиперами, но никогда еще не видал такого ловкача! А я-то думал, что новички ни на что не годятся, да еще не могут и пары слов связать!

— Мистер Дэвис, вы можете вернуться к работе, — сурово обронил Джадсон, склоняясь над люком машинного отделения. — Эти господа были так добры, что вступились за вас. Так что постарайтесь оправдать их доверие. Привлеките к работе всех, кто сейчас не занят. Где вы нашли это золото?

— Их кладовая — просто бродячий театр, сэр. А уж сусальное золото ни за что не пропустишь. И там его хватит позолотить от киля до клотика парочку линкоров, а я перетаскал к нам не меньше половины.

— Тогда слушайте внимательно. Днем мы будем принимать на борт их уголь. К тому времени все должно быть закончено.

— Ловко! Ох и ловко! — только и сказал мистер Дэвис, а затем отправился собирать подчиненных, чтобы воплотить в жизнь заветную мечту Джадсона, которую тот бог весть как давно таил в своем сердце.

«Мартин Фробишер», флагман эскадры, во времена своей юности считавшийся одним из самых грозных боевых кораблей, был построен еще в те дни, когда на паруса полагались, пожалуй, даже больше, чем на силу пара. С машинами, работающими полным ходом, и под парусами он мог развивать скорость в двадцать узлов, но в данную минуту, незадолго до полуночи, он неторопливо входил в устье все той же реки, напоминая в лучах полной луны величественную серебряную пирамиду.

Старый адмирал, спохватившись, решил, что дал молодому лейтенанту Джадсону непосильное задание. Оттого и отправился вслед за его канонеркой, чтобы приглядеть за своим офицером, но до отплытия несколько задержался на берегу в связи с неотложными дипломатическими делами. 

«Фробишер» шел совершенно беззвучно, ветра в эту пору едва хватало, чтобы двигать его со скоростью нескольких узлов. А как только флагман нащупал судоходный фарватер и вокруг него сомкнулось безмолвие ночного леса, простиравшегося вдоль берегов реки, из всех звуков остались лишь вздохи ветерка да шепот волн под форштевнем. Полная луна поднималась над полосами тумана, и, глядя на нее, адмирал размышлял не столько о Джадсоне, сколько о материях гораздо более тонких и далеких.

И, словно отвечая его настроению, над водной гладью внезапно зазвенели серебристые ноты, приглушенные расстоянием почти до шепота. То были звуки струн мандолины и голос, поющий о милой девушке Джулии — и о любви. Потом песня смолкла, и только поскрипывание такелажа в течение нескольких минут нарушало тишину на палубе большого корабля.

Затем вновь вступила мандолина, и командир судна, стоявший с подветренной стороны квартердека, невольно улыбнулся, а вслед за ним точно так же заулыбался сигнальный мичман. Ни слова из песни не потерялось в тиши, а голос певца невозможно было не узнать — то был голос лейтенанта Джадсона.

На прошлой неделе на нашу аллею

Явился один господин.

Узрел мою миссус, раскланялся быстро

Откашлялся и говорил...

И так далее — до самого конца куплета. Потом из нескольких голосов сложился хор, а там и башмак сигнального мичмана начал отбивать ритм по палубе.

В самый разгар этого маленького концерта к канонерке — вернее, к двум канонеркам — белой и серой, — беззвучно подобрался адмиральский катер. Джадсон приветствовал командующего эскадрой с разукрашенной лентами мандолиной в руках. К вящей радости капитана «Гуадалы» и губернатора затерянной в дебрях провинции, адмирал пробыл на борту до двух часов утра. Он явился туда нежданным гостем, а отбыл гостем почетным, сохранив, впрочем, свой неофициальный статус.

На следующий день Джадсон дал полный отчет о своих похождениях в каюте адмирала и был вынужден весьма долго пережидать шквал адмиральского хохота.

Но гораздо удивительнее звучала другая история — ее поведал мистер Дэвис, встретившись с приятелями в кабачке близ верфи в Саймонтауне. А все потому, что все те же события описывал старший механик, он же машинный техник второго класса, абсолютно несведущий в дипломатии.

Добавлю только, что если моя история, она же история лейтенанта Джадсона, она же история мистера Дэвиса, неправдива, то вы ни за что не увидите в бухте Саймон двухвинтовую плоскодонную канонерку, построенную специально для операций на больших и малых реках, с водоизмещением около двухсот семидесяти тонн и осадкой в пять футов, которая, вопреки флотскому регламенту, несет на своих бортах золотой кант поверх серой уставной краски.

Из этого также следует, что вы невольно поддались другой версии этой уже довольно потрепанной истории, которая, будучи заверена его превосходительством губернатором и доставлена на «Гуадале» в метрополию, удовлетворила амбиции одного великого и славного народа, а заодно спасла тамошнюю монархию от злобного деспотизма, именуемого «республикой». 

УЗЫ ДИСЦИПЛИНЫ 

Посейдонов закон

...Когда первейший мореход спустил, не устрашен,

Свой первый плот на лоно вод, воскликнул Посейдон:

«Любому, кто стремит ладью чрез волны или гладь,

Незыблемый закон даю: не смей ловчить и лгать!

Прощает Зевс на суше всех, удерживая гром,

Коль жертвой искупают грех, склонясь пред алтарем;

А тут за жизнь ведут борьбу, здесь неподкупен вал,

Чтоб легкомысленно судьбу моряк не искушал.

Ужели набожная речь уймет прибой? Ужель

Законопатишь ею течь иль обезвредишь мель?

Стихии наказуют ложь ленивца-ловкача,

Ты снасти честно бережешь, а рубишь — так с плеча!

И чтобы ты осилить мог и ветр, и хлябь, и мрак,

Я, Посейдон, суровый бог, дарю тебе, моряк,

Орлиный взор, лихую стать — и силу. Ты в долгу —

Так помни: хочется солгать — солги на берегу!»

И все, что грозный молвил глас, мотал моряк на ус,

И после соблюдал наказ, как корабельный груз,

Но лишь покинет мореход галеру иль драккар,

Так в кабаках безбожно врет, не опасаясь кар.

А мир, дожив до наших дней, постиг в конце концов,

Что пар и винт куда сильней