— Ничего подобного, — возразил Джадсон, поглядывая на три или четыре царапины от пуль на бортах своей канонерки, и чувствуя, как в его мозгу зарождается гениальная идея. — Это ведь мы у вас в руках. Только взгляните, какие повреждения причинили нашему судну стрелки его превосходительства!

— Сеньор капитан! — с сочувствием проговорил губернатор. — Это очень, очень прискорбно. Вы сами ранены, ваша палуба и борта покрыты пробоинами. Разве мы можем позволить себе быть жестокими к тому, кто пострадал в бою?

— Тогда у меня есть просьба. Не могли бы вы выделить нам немного краски? Мне хотелось бы слегка подлатать мое корытце после... после боевых действий, — как бы в раздумье проговорил Джадсон, придерживая пальцем верхнюю губу, чтобы не расплыться в широкой ухмылке.

— Наш склад в полном вашем распоряжении, — ответил капитан «Гуадалы». Должно быть, пара свинцовых клякс на серой краске борта канонерки произвела должный эффект.

— Мистер Дэвис, — распорядился Джадсон, — будьте любезны, поднимитесь на борт «Гуадалы» и взгляните, чем они могут с нами поделиться — но только поделиться, не забывайте об этом. Сдается мне, что их краска для подводной части судна при некоторой доводке оттенка вполне подойдет для наших бортов и рубки.

— О да, уж я взгляну, — сдерживая ярость, ответил мистер Дэвис. — Хотя и не понимаю, сэр, как это в вас одновременно уживаются все эти «будьте любезны» и «чтоб мне лопнуть», откровенно говоря. По всем морским законам эта лохань — наша добыча со всеми потрохами!

К тому времени, когда капитан «Гуадалы» и губернатор явились на ланч, мистер Дэвис все еще отсутствовал. Меню, которое мог предложить Чтоб-Меня-Джадсон, было не столь уж разнообразно, зато блюда подавались буквально как дань побежденного милосердным победителям. Когда все уже слегка разогрелись, Джадсон, откупоривая очередную бутылку, небрежно пояснил, что не в его интересах докладывать начальству о случившемся как о серьезном инциденте. Ибо его экипажу пришлось столкнуться с обстоятельствами непреодолимой силы, а тут уж, как известно, ничего не попишешь.

— И это при том, что мои палубы искорежены (четыре палубные доски пересекала глубокая царапина), а листы обшивки помяты (на трех листах все-таки удалось насчитать пять пулевых отметин), а сам я повстречался с таким мощным кораблем, как «Гуадала», и лишь счастливый случай спас меня от затопления...

— Да-да, именно счастливый случай, капитан. Сигнальный буй сорвало течением, — подхватил капитан «Гуадалы».

— Как вы говорите? Сорвало? Ну вот, а я совершенно не знаю фарватера на этой реке. И это прискорбно... Так к чему я веду? Когда я понял, что лишь счастливая случайность может спасти вверенное мне судно от гибели, мне ничего не оставалось, кроме отступления — если оно еще было возможно... Боюсь только, что мне все-таки не хватит угля для возвращения морем на базу. И это опять-таки прискорбно...

— О, этого добра у нас предостаточно, — воскликнул губернатор, широко и щедро разводя руки. — Джадсон, душа моя, наш уголь — ваш уголь, и еще вам помогут с ремонтом — да-да, залечат все ваши боевые раны! И вы вернетесь героями. Флаг будет трепетать, барабаны греметь, солнце заиграет на штыках ваших матросов! Разве это не превосходно, капитан?

— Как скажете, ваше превосходительство. Но люди Компании пока остаются в вашем селении. Что будет с ними?

Губернатор на мгновение растерялся. Он лишь смутно припоминал, кто были те веселые парни, которые несли его ночью, то и дело подбрасывая к звездам.

Джадсон тут же пояснил:

— Его превосходительство приговорил их к исправительным работам в бараках, пакгаузах и, кажется, на постройке таможни. По завершении этих работ они, надеюсь, будут отпущены?

— О да, милый Джадсон, это так же верно, как то, что я здесь представитель своего короля!

Тут все выпили за здоровье соответствующих суверенов, а мистер Дэвис в это время наблюдал за тем, как матросы с «Гуадалы» заменяют поврежденные доски и удаляют отметины от пуль на обшивке.

Когда все трое вновь поднялись наверх, Джадсон, окинув взглядом палубу, внезапно вскричал:

— Черт побери! Похоже, этот идиот, мой механик, превысил данные ему полномочия! Безобразие! Но... вы должны позволить мне заплатить за его промах!

Мистер Дэвис, который как раз в это время сидел, свесив босые ноги в воду, и прилаживал подвеску из тонких тросов на баке, внезапно сообразил, что его в чем-то обвиняют. Но, поскольку разговор шел на французском, только криво ухмыльнулся и продолжил работу.

— Что случилось? — удивился губернатор.

— Этот дубиноголовый решил, что, кроме краски, нам понадобится некоторое количество сусального золота, и прихватил его в вашей кладовой, хотя и не получал такого распоряжения. Нет, я обязан это исправить!

И он гаркнул — уже по-английски:

— Ну-ка, вылезайте оттуда, мистер Дэвис. Какого дьявола? О чем вы думали, когда нацелились на чужое сусальное золото? Чтоб меня... мы что, банда пиратов, которая потрошит левантийские фелуки?.. Да сделай же виноватую физиономию, ты, толстозадый, широкоштанный, бутылкопузый и косоглазый сын лудильщика!.. Клянусь спасением души, мне не сохранить порядок на собственном корабле, раз уж какой-то замызганный кочегар из котельной смеет позорить меня перед желторотыми авантюристами! Покиньте палубу, мистер Дэвис, и отправляйтесь в машинное отделение! Но первым делом верните сусальное золото. Марш на корму!

Как только на мистера Дэвиса обрушился этот поток незаслуженных обид и оскорблений, верхняя часть его круглого лица показалась над бортом. Затем, по мере продолжения, оно дюйм за дюймом поднималось все выше, и на нем сменялись непонимание, изумление, ярость, уязвленная гордость... до тех пор, пока он не заметил, что левое веко его командира странно дергается. Тогда он мгновенно нырнул в люк машинного отделения, вытер лоб паклей и присел, чтобы осмыслить случившееся.

— Я потрясен, — разводя руками, говорил тем временем Джадсон своим спутникам. — Но я вижу вашу готовность подарить мне этот ценный материал, и оттого чувствую себя в еще большем долгу перед вами. Но как мне искупить проступок этого олуха?

Мистер Дэвис соображал не так уж быстро, но пару минут спустя он оставил свой лоб в покое, поднес паклю ко рту и вцепился в нее зубами, чтобы не расхохотаться во всеуслышание. А затем начал приплясывать на чугунных плитах машинного отделения — уже второй