Грейс выбрала Намибию, потому что это была одна из самых стабильных стран мира без экстрадиции преступников, а также потому, что национальный язык здесь – английский. Они обнаружили, что жизнь в Намибии очень похожа на жизнь в Америке, за исключением того, что они составляли расовое меньшинство, и время от времени дорогу пересекали зебра, носорог или жираф.

Еще до того, как Джимми распаковал свои сумки, Хэдли записала его в Анонимные Игроки. В Виндхуке не было такой очной программы, поэтому он посещал онлайн-встречи, и Хэдли всячески старалась сделать так, чтобы он их не пропускал.

Джимми быстро усвоил, что терпеть часовую встречу предпочтительнее, чем целый месяц выслушивать разглагольствования за невыполнение своей части сделки. Грейс притворялась, что полностью на стороне Джимми, когда тот жаловался ей, но втайне она поддерживала Хэдли, зная, что причина, по которой она ведет себя как питбуль, была связана с ней.

И вот сейчас Джимми играл только со Скиппером и Тилли и только на игровые деньги. Тилли лидировала, имея в банке около шести миллионов. Скиппер занимал второе место с двумя миллионами и отказывался делать ставки на кого-то, кроме своих фаворитов. А Джимми всегда был на мели – еще одно напоминание о том, что он никудышный игрок.

Пока они шли, Грейс наблюдала за ними – это была ее семья, такая совершенная и хрупкая, что она иногда боялась ее потерять. Джимми уверял ее, что все будет хорошо, но все это казалось таким зыбким, как жизнь бабочки, и ей приходилось постоянно убеждать себя поверить ему, его оптимизм боролся с ее паранойей, она боялась, что что-то настолько совершенное не может продолжаться долго.

– Грейс, ты там в отпуске или все-таки поможешь мне? – поинтересовалась Хэдли, отрывая Грейс от мрачных мыслей.

Грейс подхватила Майлза на руки, и он тотчас же попытался вырваться. Она пощекотала его живот, заставляя визжать и отвлекая на время, достаточное для того, чтобы Хэдли разложила коляску.

– Никакой коляски. Нет, нет, нет! – возразил он.

И вот Хэдли уже толкала пустую коляску, а Майлз уворачивался, прыгал и, спотыкаясь, пробирался сквозь толпу. Тилли следовала за ним, прижимаясь к нему, обхватив его руками, как телохранитель. Она бормотала извинения и закрывала его собой.

С каждым днем она становилась все больше похожей на Хэдли, вытягиваясь все выше, а ее черты делались все более утонченными – просто более молодая копия своей мамы, за исключением глаз, которые все еще напоминали отца.

Грейс не знала, как ей относиться к смерти Фрэнка. Хэдли была очень расстроена из-за этого, но каждый раз, когда Грейс думала о его кончине, не могла не чувствовать облегчение. Фрэнк не остановился бы, пока не выследил Хэдли, и часть ее была благодарна за то, что им не нужно об этом беспокоиться.

Майлз упал лицом на тротуар и закричал. Тилли подхватила его. Он был в порядке и отстранился от нее прежде, чем она успела проверить, нет ли у него царапины.

Марк улыбнулся ей через плечо Джимми. Он так отличался от Майлза в младенчестве! Или, может быть, Грейс стала другой матерью? Начало его жизни было так непохоже на то, что было у Майлза! Он пришел в мир, окруженный вниманием и буквально задушенный любовью.

Странная они семья – семеро человек – и все использовали фамилию Мелиссы Дженкинс. Фальшивые документы Хэдли добавили ей три года, то есть ей было уже целых сорок два, и Грейс использовала любую возможность, чтобы поддразнить ее по этому поводу. Хэдли корчила раздраженное лицо, изображая страшное оскорбление, но Грейс знала, что это всего лишь игра, ее тщеславие было не так важно ей, как раньше. В течение той роковой недели она потеряла что-то, что уже никогда не появится вновь. На этом месте поселилась тоска, что очень беспокоило Грейс.

Через неделю после их побега бывшая жена Марка дала интервью программе «60 минут» в рамках репортажа о великом побеге Хэдли и Грейс. Ее звали Марсия, и она была красивой женщиной, светловолосой и хорошо сложенной.

Она рассказала о Марке, о дне его смерти и о посылке, пришедшей через несколько дней. В пакете было два письма, по одному для каждого из детей, которые нужно было вскрыть, когда им исполнится восемнадцать. В нем также было сто тысяч долларов с запиской, в которой говорилось: «На колледж». К деньгам был прикреплен стикер с надписью: «Пожалуйста, заведите своему сыну собаку», и Марсия влюбила в себя всех зрителей, когда на съемочную площадку выскочил вислоухий щенок бигля.

Большая часть интервью была посвящена звонку, который Марк сделал утром в день своей смерти. Марсия не стала заявлять, будто он знал, что умрет, но она сказала, что, оглядываясь назад, она вспомниает: было впечатление, будто он знал, что все уже не будет как прежде. Она плакала, и Лесли Шталь протянула ей салфетку, и она продолжила объяснять, насколько трудной была их разлука. Она рассказала Лесли, как Марк сопротивлялся разводу, но потом утром в день его смерти она почувствовала, что он смирился с ним. В этот момент она опять заплакала, и прошла целая минута, прежде чем она смогла продолжить. Раньше она думала, что Марк смирился с разводом потому, что встретил кого-то другого.

Мир предположил, что это была Хэдли, и этот пикантный факт разжег и без того бушующий огонь очарования их историей.

С момента выхода эпизода в эфир ходили слухи о том, что по нему снимают фильм. Грейс съежилась при мысли о том, что кто-то вроде Анджелины Джоли будет выбран на роль Хэдли, а какая-нибудь актриса, похожая на няню Макфи, сыграет ее.

Джимми сложил двойную коляску в багажник их минивэна, а Хэдли пристегнула Майлза ремнями к детскому сиденью. Тилли и Скиппер сели рядом с ним, а Грейс ткнулась носом в нос Марка, прежде чем посадить его в автокресло. Она забралась на пассажирское сиденье, а Джимми уселся на водительское. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что левая сторона была пассажирской, и Джимми находит бесконечно забавным то, как она вздрагивает каждый раз, когда он поворачивал.

– Чур я выбираю музыку, – объявила Тилли, протягивая руку через центральную консоль, чтобы переключить радио на намибийскую гранж-станцию, которая играла только те песни, которые звучали так, будто товарные поезда переезжают мусорные баки.

– Это не музыка, – возразила Грейс.

– И это говорит мне женщина, которая