– Не трогай меня, пожалуйста, – едва слышно, прошептала она.

Он резко отдернул руку, осознав свою ошибку – слишком рано попытался наладить тактильный контакт, слишком рано прибегнул к этим способам возвращения к нормальной жизни.

Он оставил ее наедине со своими мыслями и попытками понять – почему ее жизнь за такое короткое время превратилась в ад? Сам он отправился в кухню, где, вопреки ее отказу от еды, принялся готовить – этот процесс его успокаивал, да и получалось это у него в разы лучше, чем пытаться ее утешить, не имея при этом достаточно мощных рычагов воздействия, кроме своего сердца и любви, которые он мог ей предложить, если бы она смогла сейчас принять все это. Теперь забота о ней превратилась в его образ жизни, хоть это и непросто – вытащить человека из зыбучих песков, когда сам он сопротивляется помощи, стараясь всеми силами умереть в этой ловушке судьбы.

Первые несколько дней прошли под флагом принудительного лечения здоровой пищей, свежим воздухом и чаем. Никольский читал вслух «Портрет Дориана Грея», заставляя Лену немного забыться в звучании его бархатного голоса и причудливых фраз классической литературы. Но вскоре ему пришлось отправиться на студию, чтобы встретиться с налоговым инспектором, не пожелавшем беседовать с его заместителем. Звонок Оксане с просьбой побыть пару часов с его женой ничего не дал, поскольку его сестра находилась на работе и не могла оставить маленьких пациентов на попечительство медсестер.

Оставлять девушку одну – казалось глупостью, но выхода не было. Ее родители находились далеко и помочь не могли. Он уже сто раз пожалел, что не отвез ее к ним сразу после выписки, побоявшись, что долгая дорога будет для нее трудной. Теперь нужно было что-то придумать, чтобы присматривать за ней дистанционно, но заполонить квартиру камерами наблюдения у него не было времени. Ситуация была безвыходной.

– Я не маленькая. Справлюсь, – заметив его метания, объявила Лена, сидя на диване, поджав колени к животу, глядя, как он не находит себе места.

Ей было трудно не испытывать ничего к нему, к тому, кто каждую минуту своего существования отныне и вовек посвящал ей одной, но и чувствовать благодарность или нечто иное ей не хватало сил.

– Умоляю только, просто отдыхай, – взмолился он, видя, как она с трудом пытается делать вид, будто все хорошо, и как у нее это плохо получается. – Я скоро вернусь. Если что, звони.

Она равнодушно кивнула. Мужчина поспешил собраться и покинуть квартиру, пока она держала себя в руках, и ничто не предвещало беды. Виктор довольно быстро доставил его на студию, где должна была пройти встреча.

Лена поднялась на ноги – тело ломило от движений после долгого бездействия. Она прошлась по гостиной, добралась до кухни, налила воды в кружку. Взгляд метнулся по шкафам, заметив маленький клочок бумажки, торчащий из-под одной верхней дверцы. Не поленившись, Ермолаева придвинула стул, забралась на него, вынула находку, с горечью осознавая, что держит в руках УЗИ-снимок ее погибшего сына.

– Зачем же ты так далеко его запрятал? – с безумной глубиной всей своей боли спросила она пустоту, обращаясь к Владиславу.

Пальцы прижали маленькое изображение к груди, пока она вновь спускалась на пол. В глотке зародился комок, который поднявшись кверху, заставил эмоции перелиться через край, выпуская наружу годовой запас ее слез. Она сползла по кухонной мебели на колени, ощущая, как голову охватил сильный спазм.

– Господи, за что?! – прохрипела Лена, сжимая черно-белую картинку.

Руки сами потянулись к кухонному ножу, лежавшему на краю столешницы. Она долго не решалась совершить это, но, вновь взглянув на крохотный силуэт мертвого ребенка, позволила холодному лезвию рассечь кожу над синей веной запястья. Физическая боль пронзила тело, заставляя забыть об эмоциональной. Это принесло облегчение, но ненадолго. Алые капли, пачкавшие белую мраморную плитку, завораживали своим видом, растекаясь по светлой поверхности. Еще один надрез – вновь мука, вопреки логике, приносит спокойствие.

Входная дверь распахнулась, и Никольский, не разуваясь, вбежал в гостиную, чтобы проверить, как себя чувствует его жена. Картина, обнаруженная им, повергала в шок: молодая девушка сидела на полу, испачканном ее собственной кровью, наслаждаясь болью, которую причиняла себе сама. Несколько ран на ее теле заставили его броситься к аптечке за бинтом.

– Нет, Влад! – воскликнула она, когда он схватил ее запястье, туго заматывая на нем белую ткань. – Оставь меня!

– Что ты творишь?! – впервые повысил он голос на нее. – Зачем ты это делаешь?!

– Мне так легче! Ты не понимаешь!

– Это иллюзия, Лена!

– Ты меня спрашивал – почему я вышла за тебя? – вспомнила она их недавний разговор. – Так потому, что мне нравится причинять себе боль. Сначала моральную, а теперь и физическую, чтобы хоть как-то заглушить воспоминания. Прости, что разочаровала тебя, но я такая, какая есть.

Едва он отпустил ее, закончив наложение повязки, она поднялась на ноги, собираясь сбежать от его опеки, но он перехватил ее за плечи, заставляя остаться. Маленькие кулачки ударили его в грудь, вынуждая отпустить ее, но Никольский был непреклонен и, конечно же, гораздо сильнее.

– Он умер! Как ты не понимаешь?! – закричала она, погружаясь во тьму переживаний.

– Я понимаю, Лена! – пытаясь воззвать к ее рассудку, которого она всеми силами стремилась лишиться, возразил он. – Ты думаешь, что мне плевать?! Это не так!

– Не ты испытал животный страх, когда увидел кровь на белье! Не ты в ужасе набирал номер скорой из туалета в торговом центре! Не тебя заставили подписывать согласие на операцию! Не ты считал от десяти до одного, погружаясь в наркоз! Не тебя чистили на гинекологическом кресле! Это больно! Унизительно! Ужасно! После этого жить не хочется, не говоря уже о том, чтобы смотреть на тебя, как прежде!

– Я знаю, милая, знаю, – он попытался притянуть ее к себе, чтобы успокоить ее разыгравшийся гнев, но она оттолкнула его, вырвалась из его хватки и скрылась за дверью спальни, где, упав на кровать, прижимая подушку к своему животу, отдалась эмоциям и заплакала.

Стрелки часов неумолимо клонились к полуночи. Владислав, смирившись с неэффективностью выжидательной позиции, направился на переговоры. Он вошел в комнату с твердым намерением заставить Лену жить дальше – питаться и дышать, как до их общей утраты, но, едва он показался на пороге, вся его решимость в миг угасла.

Хрупкое тельце, сжавшись в крохотный комочек, подпирая щеки бледными ладошками, скрутилось в середине кровати, мирно погрузившись в глубокий сон. Никольский замер. Казалось, он больше не дышит, чтобы не нарушить ее покой, но это не спасло ее от пробуждения.

Она сладко потянулась, утопая в теплых объятиях одеяла. Едва открыв глаза, она заметила его силуэт на фоне мрачного дверного проема. Испуг охватил ее тело. Девушка моментально подскочила на месте, вжавшись спиной в изголовье.

– Это я, – убаюкивающе прозвучал его голос. – Ты чего, маленькая? Неужели ты меня боишься?