Шрифт:
Закладка:
Собственный просчет при желании можно оправдать общими причинами. Усложнение руководства промышленностью стало очевидным фактом. Хозяйство страны приобрело такие масштабы, когда привычные формы управления дают осечку. Металлургия не осталась исключением. Пожалуй, именно в черной металлургии заметнее болезни организации и управления. Достигли многого, первое место в мире по выплавке стали. Это так. Но в США есть бездействующие мощности. А Япония? Страна, в которой нет ни угля, ни железа, наступает нам на пятки по объему производства. Мы не сидим сложа руки, строятся мощные новейшие доменные печи, конверторы, огромной производительности прокатные станы. На Череповецком, Ново-Липецком, Криворожском, Ждановском заводах… Модернизируются старые заводы… Все это так…
Григорьев остановился и, сунув руки в карманы, уставился на потускневший, затертый узор ковра. Износился ковер, износился. Не вытряхивают пыль, не чистят… Постоял, покачал головой и опять, не отдавая себе в том отчета, заходил по комнате туда-сюда.
Вот история с Логиновым… Сколько было силы, уверенности в неожиданном заявлении директора: «Мой завод даст этот миллион…» Григорьев тогда прикинул и сказал себе: «Такой завод может дать…» Но ведь прикидывая, он как само собой разумеющееся имел в виду модернизацию производства, ну, самую элементарную, не требующую много времени и больших затрат. А думал ли об этом Логинов? На всех собраниях учитывали требование партии о двух точках опоры: научно обоснованное руководство и мобилизация активности трудящихся. Второе без первого в наше время существовать не может. Первого — научно-технической обоснованности на заводе не было… И вот результат: Логинов в больнице, печь на холодном дутье, понадобятся героические усилия людей, напряжение всего заводского организма, чтобы обязательство было выполнено. И сам Григорьев в эти дни оторван от решения текущих дел по другим заводам, по общим проблемам металлургии.
А заставить бы Логинова подумать, как давать этот миллион. Более молодой, полный сил, иначе мыслящий человек, Меркулов, например, сумел бы с того момента, когда Логинов сказал: «Мой завод даст недостающий миллион…», потребовать от него точного расчета. Что помешало так действовать ему, Григорьеву? Текущие дела, необходимость принимать оперативные решения по множеству вопросов… А завод? Вот этот конкретный завод?..
Но объективные причины были и двадцать лет назад, когда он работал тут начальником доменного цеха. Директор: «Почему домна недодала вчера чугуна?» Он: «Не знаю…» Директор: «Как не знаете? Что же за начальник цеха, который не знает?» — «В печь не влезешь. Знал бы, сказал…» Он зная, почему печь недодала чугун, он сам установил спокойный режим, чтобы понять природу срывов и потом уже строго научно — да, именно строго научно, и тогда существовало это требование! — форсировать ход печи. Его проклинали за невозможный характер, наказывали по всем линиям, грозили снять с должности начальника цеха, вообще выгнать с завода… А он гнул свою линию и выиграл: печи стали самыми производительными в мире и давали самый дешевый в мире по сравнимым трудовым затратам чугун. Выиграл!
Тогда ему помог выстоять характер. Бесхарактерный руководитель — смерть делу. Любому. Бесхарактерные электронно-вычислительные машины могут быть лишь придатком человека. Характер нужен везде. Может быть, он сам стал бесхарактерным? Постарел, растратил нравственные силы. Но всего решить характер не может…
Он опять вспомнил свой ответ корреспонденту: «Будет спрос, будут и инженеры широкого кругозора…» Где-то сейчас мучается, сопротивляется текучке, бьется за свои идеи молодой, полный сил человек. Да вот тот же Меркулов! Тот же Ковров! И не они одни. Таких много, можно даже назвать фамилии, он их видел, знает. Надо помогать им, открывать им дорогу…
Григорьев остановился и посмотрел на дверь аляповато обставленной комнаты. Дверь была открыта, войдя, он не закрыл ее. Не отдавая себе отчета, что делает, подошел и пнул дверь ногой, раскрывая еще шире. Смешно, разве так надо, разве так просто?.. — сказал он себе, поняв несуразность того, что делает. И тут же позабыл про эту несуразность.
Нужно ли было именно ему ехать на завод? Конечно, случай исключительный, но здесь нужен опыт инженера, а не руководителя такого масштаба. К тебе сходятся нити от многих заводов, от тебя ждут решения важных в целом для отрасли проблем. Вот же нашелся такой Ковров, один, на свой страх и риск, принял решение и подготовил необходимые расчеты. Нашелся! Значит, могли обойтись и без столичного гостя. И должны были…
Григорьев остановил сам себя: он, пожалуй, слишком прямолинеен. Потери металла грозили оказаться невосполнимыми, надо было ехать. К тому же завод оставался без главного инженера, а затем еще и без директора, пришлось принимать меры. Иначе на другой же день он улетел бы обратно в Москву. И опять поправил себя: но важны не только затраты времени, важен сам принцип самостоятельности первичного звена, среднего звена, и в то же время контроль…
Он вышел в переднюю, с иронией еще раз пнул ногой дверь, которая отвлекла его от серьезных мыслей, отправился в спальню. Давно пора ложиться спать, завтра последний, шестой, после того как он узнал об аварии, день на заводе; к вечеру на аэродром, а дел много…
В семь часов затрезвонил будильник. Григорьев еще час назад встал, вскипятил в электрическом чайнике, составлявшем принадлежность квартиры, воду, заварил чай. Он привык в командировках есть между делом, а утром никогда не задерживаться из-за еды.
Машина ждала на улице. Через десять минут подъехали к заводоуправлению.
Осенний холодный день сиял над заводом. Григорьев со ступенек подъезда оглядел чистое, глубокое небо и поднялся на третий этаж в кабинет директора. Середин был уже там, принимал дела, знакомился с документами, письмами, на которые надо было отвечать без задержки. Он попросил еще раз поехать на завод, посмотреть, что и где можно было сделать для увеличения выдачи металла. Вернулись в середине дня.
Секретарь сказала, что звонил из парткома Яковлев, просил предупредить, когда появится Григорьев.
— Соедините, — коротко сказал Григорьев и вместе с Серединым прошел в директорский кабинет.
Почти тотчас же раздался телефонный звонок, Яковлев спрашивал, есть ли у Григорьева время для встречи. Григорьев назвал час, когда должен был ехать на аэродром к московскому самолету. Яковлев сказал: «Успеем».
Середин и Григорьев в ожидании секретаря парткома сели друг против друга за длинный полированный стол для совещаний. Середин искоса взглянул на Григорьева: понимает ли он, чем вызван визит секретаря? Григорьев сидел совершенно спокойно и, видимо, судя по отсутствующему взгляду, о чем-то раздумывал.
— Вчера состоялось заседание бюро городского комитета партии, — сказал Середин. — Меня и тебя не стали тревожить
