Уже в дверях Фергюс сказал:

– Если встречу твоего мужа, скажу ему, чтобы топал домой.

– Могу я спросить тебя кое о чем, прежде чем ты уйдешь?

– Конечно.

– Есть какие-нибудь зацепки по тем громилам из фургона?

Взгляд карих глаз Фергюса скользнули по ее лицу. Фрейя подумала, не прочтет ли он еще одну ее мысль, и, если сможет, что из этого извлечет.

Образы из навязчивого сна снова промелькнули в ее сознании. Бандит стоит над Олой. Фрейя подбегает к нему. Сквозь прорези балаклавы видны белки его глаз, когда она с силой толкает его, и он, размахивая руками, летит с края обрыва в пропасть.

Фергюс покачал головой.

– Держу пари, они залегли на дно и долго не будут высовываться.

Она кивнула, собираясь сказать что-то еще, но он остановил ее.

– Чудо, что тебе удалось вырваться из Йеснаби целой и невредимой. Оле Кэмпбелл повезло, что она осталась жива, только благодаря тебе. – Он положил руку ей на плечо. – Я очень сомневаюсь, что мы в ближайшее время получим весточку от тех людей. Постарайся не думать об этом, ладно?

После того как он ушел, и Фрейя осталась в доме одна, она вернулась на кухню и села за стол. К чаю она так и не притронулась, его поверхность покрылась холодной коричневой пленкой. Она посмотрела на коробку. Фергюс прав: что бы там ни было, она пока не в том настроении, чтобы это увидеть.

Но все равно открыла коробку.

49

Она больше не могла откладывать это.

Прошло несколько дней после визита Фергюса. Фрейя сидела, скрестив ноги, на полу перед камином, Луна распласталась сбоку от нее, нераспакованные подарки от Тома все еще лежали под елкой, и рядом с ними пустовало место, предназначенное для подарка ему. Она бы все исправила, и они отпраздновали бы свое Рождество в другой день, отдельно от остального мира, но прежде нужно было кое с чем разобраться. Пока не сдали нервы, она достала конверт из кармана пальто.

Внутри лежал один-единственный сложенный лист бумаги формата А4:

Благодарим вас за то, что направили Фрейю для оценки состояния аутистического спектра (САС). Фрейя впервые посетила сеанс 30 ноября. В ходе диагностики оценивались: социальное мышление; передача эмоций; языковые и когнитивные способности; сенсорика…

Она забегала вперед, выискивая важные слова, и сердцебиение учащалось с каждой строчкой.

В этот ранний час за окном еще было темно. Том отлеживался напоследок – на следующей неделе ему предстояло выйти на новую работу. Фрейя сидела в одиночестве, если не считать Луны, и читала при свете камина и рождественских огоньков.

Перевернув страницу, она нашла нужный абзац:

Заключение: доказательства, представленные для этой оценки, обсуждены на междисциплинарном форуме, и все пришли к единодушному мнению, что расстройства аутистического спектра очевидно не наблюдается. В то время как Фрейя явно демонстрирует некоторые признаки и…

Она перечитала его еще раз.

И еще раз.

А затем разрыдалась.

50

Последний в году восход солнца осветил низкие облака над Скапа-Флоу. Сжимая в замерзших пальцах кружку с кофе, Фрейя наблюдала за тем, как заря окрашивает их маленький сад в бордовые и ярко-желтые тона. Она представила себе, как мать бормочет какие-то страшилки о «небе красном поутру».[57]

– Привет.

Том подошел к ней сзади. Хотя еще неделю назад он мог обнять ее за талию, уткнуться подбородком в затылок, теперь он просто положил руку ей на плечо. Она так и не нашла в себе сил заговорить об их ссоре, а Том не настаивал на этом.

– Ты в порядке?

Фрейя кивнула, хотя и не была в этом уверена.

Луна шныряла где-то поблизости в поисках всего, что можно обнюхать, но не убегала далеко. В последние несколько дней она не отходила от Фрейи, как будто знала. Она всегда знала.

– Я увидел письмо на столе, – сказал Том.

– Ты прочитал?

– Нет, но я видел, в каком оно состоянии, так что…

После того как она разорвала письмо и бросила его в огонь, ее охватила паника, и она едва успела выхватить его, прежде чем оно задымилось, и опалила пальцы.

Возможно, ей следовало оставить его гореть. От прочтения остального текста не полегчало.

– Очевидно, я не могу страдать аутизмом, потому что состою в браке и работаю, – сказала она. – Они считают, что признаки аутизма имеются, но не создают для меня постоянных трудностей.

Теперь, когда все улеглось, Фрейя испытывала скорее оцепенение, чем досаду. Она читала, что подобные истории нередки, слышала о людях, которым не ставили диагноз, потому что им удавалось поддерживать зрительный контакт с клиницистом, или они умели изъясняться полными предложениями, или говорили «пожалуйста» и «спасибо». И такое чаще случалось с женщинами, чем с мужчинами. Обстоятельства всегда были против нее.

А дальше хуже:

…Поскольку в ходе диагностического процесса не получено какой-либо информации от родителя о развитии ребенка, невозможно точно определить, присущи Фрейе особенности с детства или развились позже в результате состояния психического здоровья, такого как эмоционально неустойчивое расстройство личности…

Фрейя не хотела, чтобы ее мать участвовала в обследовании. Не ее это собачье дело. И, кроме того, Хелен всегда была слишком озабочена тем, что окружающие могут подумать, будто ее дочь «со странностями», поэтому никогда бы не сказала психологу-клиницисту, что Фрейя в детстве питалась только желтыми и белыми продуктами или могла расплакаться из-за звука постоянно капающей воды.

И вообще, почему они не могли поверить Фрейе на слово?

– И что теперь? – спросил Том.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что ты хочешь делать с этим? Попробуем еще раз, выслушаем другие мнения?

Инженер до мозга костей, вечно пытается все починить.

– С тех пор как ты начала заниматься этим, не знаю, мне кажется, тебе это помогло.

Она кивнула. Так оно и было.

Раньше случались моменты, когда она чувствовала сильную тревогу и не могла понять почему, что только усугубляло ситуацию, но с тех пор, как узнала, что может страдать аутизмом, и попыталась осознать, что это такое, все постепенно обретало смысл. Это состояние объясняло, почему общение с людьми вызывало у нее ощущение похмелья или почему внезапная смена планов бесила и лишала возможности думать. Но это также объясняло, почему она замечала то, чего не замечали другие, и почему с головой уходила во все, что вызывало у нее интерес. Осознание собственного состояния наконец-то подсказало ей язык для описания того, как