«Это не сон. Это точно не сон, – заверял я себя. – Нет, я не засыпал. Что происходит?» Да, у меня была полная уверенность в том, что всё происходящее реально и что я действительно один-одинешенек. Спрашивать что-либо у Черныша мне не хотелось, да и вряд ли он отозвался бы. Поэтому приходилось просто бродить и смотреть на привычные пейзажи под новым углом.

«Странно. Почему-то пришло успокоение».

Оно было недолгим.

Вдруг раздался удар по струнам акустической гитары. Аккорд громким эхом прошелся по городу, точно ураган. У меня возникли мурашки. «Здесь кто-то есть?» И стоило только задать этот вопрос, как меня словно цунами окатило. Я упал на землю, услышав знакомый голос. Звонкий, как весенний ручей, голосок, пронзительный и сладкий. Это она играла на гитаре и начала петь.

Паника окрасила мое лицо. Я порывисто встал с земли и, плотно закрыв уши руками, рванул в неизвестном направлении. Наконец-то я мог кричать. Впервые загорланил так, будто подвергаюсь зверским пыткам в каком-нибудь подвале. Острой, как отчаяние, нотой ворвался вопль в апокалиптическое безмолвие города, прорезая тьму, и, сливаясь с вокалом Мирай, понесся по опустелым улицам. Всё это – чтобы заглушить ее, как назло, безупречные игру и пение. Однако это не помогало. Отнюдь, музыка становилась только громче. «Прекрати!» Это был самый настоящий ад на земле.

Выбежав из каменных джунглей, я добрался до набережной. И даже там снежинки всё планировали ввысь, а ненавистный голос протекал сквозь ладони прямо в барабанные перепонки.

«Прощай, мой милый, мне будет тебя не хватать, и что тревожит твое сердце – мне больше никогда не узнать…» – слышал я. И отдал бы всё богам, лишь бы не слышать.

«Убирайся из моей головы! – ревел я. – Убирайся! Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста, ну кто-нибудь, умоляю! Почему я сейчас совсем один? Услышьте меня, кто-нибудь! Как же я хочу отмотать время назад, на пять, на десять лет, до своего рождения, чтобы я всё изменил… Всё, вообще всё! Все ошибки, решения и прочее… Пожалуйста, помогите, я больше не вы-дер-жу!..»

Я буквально лишался рассудка. С каждой секундой становилось всё больнее и больнее. Меня будто бы вслепую пронизывали ножами толпа клонов Мирай, не пряча звериного оскала.

«И те дни уже не вернуть, забудутся они сквозь года. Но даже если забудешь ты, обещаю, я – никогда».

«Хватит, молю! Перестань!» Я шел вдоль железных перил, от реки меня отделяло совсем ничего. На секунду в мой воспаленный мозг закрался помысел об утоплении. Но он тут же ушел, стоило поднять взгляд с холодной воды вдаль. Всё вокруг опалило лучами восходящего солнца. Или заходящего? Небо всё еще было темным, но горизонт вдали был чист, и там горел красный диск, сражая мое лицо кровавым светом. Влага со щек не испарялась, и в тот момент ее стало только больше.

«Давай окрасим всё в бордовый – наполним кровью все колодцы? Ты ведь знаешь, держу я свое слово. И до сих пор мне всё неймется».

Я закрыл лицо руками и повалился коленями на плитку, рыдая. «Когда же я в последний раз так сильно плакал? Не помню. И ничего помнить не хочу. Вообще. Спасите…»

«Ла-ла-ла-ла-ла. Ла-ла. Ла-ла-ла-ла…»

Неожиданно случилась резкая смена обстановки. Я выл уже посреди полного мрака. Акустика и голос стихли, в голове гулким эхом, точно волна, разбивающаяся о бетон волнореза, отдавались последние звуки струн и междометия. Уши заложило звенящей тишиной.

«Что произошло?» Я перестал скулить и поднялся. Сзади меня стоял рояль. Он был подсвечен и манил своим блеском. Это так напомнило мне то место… «Нет… не хочу». Вопреки своим же словам, я подошел к нему. Зрачки мои, в которых отражались черно-белые клавиши, источали изнеможение, а опухшие от слез веки только подчеркивали это.

«Музыка – это диалог. Здесь только я и рояль. Больше никого. Что же, стало быть, мне поговорить с самим собой? – Постояв еще секунд двадцать, я вспылил и двумя пятернями шлепнул клавиатуру. – Какой смысл мне говорить с самим собой, если это не принесет толку? Это не односторонний диалог, это истошный крик о помощи в тишине! Чистейший звук клавиш, моя энергетика, мои эмоции и желание самовыражения. Самовыражения, направленного в никуда, ведь здесь просто пустота…»

Теперь я был уверен, что это сон. Но разве я уснул там, на набережной? Или уснул раньше? Это было неясно. Однако мне было побоку. Я сам не понимал, чего хотел. Оставалось только прильнуть спиной к инструменту и закрыть глаза. А можно и не закрывать – разницы никакой. «Захотел вернуть себе прежнюю жизнь, да всё пошло крахом. Ничего не понимаю, и мне страшно. Теперь я на твоем месте, Адам».

Вмиг рояль за спиной исчез, и я упал на пол, покрытый прохладным ковром. Эту комнату я узна́ю из тысячи. Гостиная квартиры Прайсов. «Да что это такое-то, а?..» Без хозяев это место смотрелось жутко. Всё такое голубое, такое безжизненное и печальное. Исследовав кухню, ванную и комнату миссис Прайс, мне оставалось зайти только в комнату Мирай. Зачем я вообще этим занимался? Бог его знает. Больше делать было и нечего. Я открыл последнюю дверь и узнал, что всё это время был не один в квартире.

Воздух в комнате, который прежде уже весь был изрыт криками, слезами сожалений и нервным смехом, куда-то начал пропадать. Передо мной, обвенчанная петлей, очень медленно качалась девушка. Взгляд мой сначала зацепился за пятки, потом постепенно залез по одежде вверх и в конечном счете достал до мертвецки бледного лица, которое больше не изображало эмоций и никогда более не изобразит.

Я сразу вновь вспомнил Адама. Всё нутро мое было вывернуто наизнанку – долго ждать рвоты не пришлось.

– Это же просто кошмар, да?! Это же не по-настоящему! Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! – причитал я, скукоживаясь на полу. И только всхлипы были слышны в нестерпимой тишине мертвой комнаты.

Но и тут я надолго не задержался. Миновала минута – и подо мной уже кафельная плитка. Заметил перемещение, встал. Это школьный коридор. Незнакомый мне абсолютно. Все стены, весь пол, все окна были заляпаны кровью. Словно здесь убили всех, кто когда-либо появлялся в этом месте. Тонкий серп луны светил сквозь багровую пелену на стекле и не внушал ничего, кроме отчаяния. Вопросов больше не осталось. Не осталось ничего, кроме боли. И никто, ничто мне не поможет. Точно какое-то проклятие. Разве я это заслужил?..

Я обнаружил себя в постели. Глаза всё так же болели, тело – измочаленное. Неописуемый опыт. Я был рад, что лежал под одеялом и смотрел в потолок.

– Самый реалистичный сон в моей жизни, – сказал я шепотом.

И тотчас до меня долетели слова:

«Доброе утро, Рэй. Сегодня очень важный день».

Я оставил это без комментариев.

«Я понимаю,