Моё дурацкое платье цепляется за всё, что только можно и отрывается по кусочкам, благодаря каблукам, которые путаются в подоле.

— Мисс или миссис… — спрашивает медсестра.

— Мисс, то есть, миссис… нет, подождите… Сидни, меня зовут Сидни, — у меня всё смешивается в голове, и поэтому я не могу собрать все мысли в кучу. Я должна быть уже миссис Эббот, но не думаю, что на официальном уровне мы зашли так далеко. Уверена, что белое свадебное платье сбило её с толку.

— Сидни, мы возьмём у неё некоторые анализы, а потом доктор поговорит с вами.

Я киваю. Моё сердце разбито. Её плач просто разрушил меня. Она зовёт меня, но я ничего не могу поделать. А теперь они будут брать у неё эти анализы, а я знаю, что она сейчас напугана и нуждается во мне.

Время не имеет значения. Я не смотрю на часы. Возможно, сейчас час дня, а может и десять. Мне же кажется, что прошла вечность.

— Мы закончили с анализами. Пойдёмте со мной в палату, — просит медсестра.

— Малышка! — я не могу сдержать слёз, пока обнимаю её хрупкое маленькое тело. Её красные глаза будто остекленели, веки отяжелели. Я целую её щёки, которые все в слезах и убираю волосы, упавшие на лицо.

— Она была обезвожена, мы сделали ей внутривенное вливание, и также, чтобы вы знали, мы вкололи ей лёгкое успокоительное, чтобы взять нужные нам анализы. Где-то через час эффект успокоительного пройдёт. Педиатр по вызову будет здесь в кратчайшее время, чтобы обсудить с вами результаты анализов.

— Спасибо, — отвечает Дэйн, мягко поглаживая мою спину.

Глаза Оушен закрываются, я целую её в лоб и ставлю стул рядом с её кроватью.

Папа даёт мне бутылку воды. Я качаю головой.

— Выпей. Мне не нужно, чтобы обе мои девочки были обезвожены.

Неохотно я беру бутылку и делаю несколько глотков.

— Мы должны были отложить свадьбу. Я знала, что она не очень хорошо себя чувствует. Боже, я чувствую себя такой ужасной ма…

— Шшш… хватит, — Дэйн массирует мои голые плечи. — Я знаю, как пугающе это выглядит, но, скорее всего, это приступ лихорадки, вызванный жаром и вирусной инфекцией. С ней всё будет в порядке.

Я складываю руки, кладу их на край кровати Оушен и опускаю на них голову. Дэйн так сильно старается меня успокоить, но это не помогает. Это место сводит меня с ума. Я просто хочу вернуться домой с моей маленькой девочкой. Послав к чёрту эту свадьбу, послав к чёрту всё. Вчера, когда ей в первый раз стало нехорошо, мои инстинкты подсказывали отложить свадьбу, но все пытались убедить меня не делать этого, говоря, что я слишком остро реагирую. Ну, и кто теперь остро реагирует?

— Здравствуйте, я…

Я так резко поднимаю голову, что уверена, едва не сворачиваю себе шею.

Не. Может. Этого. Чёрт. Побери. Быть!

Комната погружается в тишину, только приборы, подключенные к Оушен, продолжают работать.

— Ох, чёрт, — слышу я, как шепчет Эйвери.

Он откашливается. Лотнер откашливается.

— Доктор Салливан. Я доктор Салливан.

Голубые ирисы.

Он быстро отводит глаза от меня и смотрит на отряд, что выстроился позади меня.

— Эм… мы просто… мы подождём снаружи, пока добрый доктор будет выполнять… эм… свои дела, — говорит Эйвери всем находящимся в палате.

Вся моя семья мешкает, а потом строем выходит из палаты. Я оборачиваюсь на Дэйна, но он не двигается с места.

— Можешь дать нам минутку? — шепчу я.

То, как он хмурится, показывает его полное неодобрение. Он наклоняется, целует меня в шею, а затем выходит из палаты, делая вид, что не замечает Лотнера.

Хотелось бы мне сказать, что спустя три года он больше никак не действует на меня, но не могу.

— Привет, — шепчу я, нервно перебирая подол своего платья.

Его взгляд перемещается с меня на карту в его руках. Губы превращаются в жесткую линию, и он тяжело сглатывает.

— Оушен Энн Монтгомери. У тебя есть ребёнок.

Это не вопрос. На самом деле, я даже не уверена, был ли он в курсе, что сказал это вслух.

Я жую внутреннюю часть щеки. Он смотрит на меня, и я медленно киваю. Напряжение между нами огромное и удушающее.

Его взгляд проходится по мне.

— Красивое платье, — хмурится он.

Я смотрю на свои руки. Спустя столько времени так много должно быть сказано сейчас, но ничего не получается. Из меня выкачали последние силы сегодня, а мозг готов взорваться.

— Доктор из неотложной помощи взял кровь и мочу на анализы, сделал томограмму и электроэнцефалограмму. У неё был приступ лихорадки, вероятней всего из-за жара, вызванного вирусной инфекцией. Из анализов понятно, что беспокоиться не о чем. Такое нередко встречается у детей такого возраста, и с ней должно быть всё в порядке. Но, так как она была обезвожена, мы оставим её на ночь в больнице, а утром её уже можно будет забрать домой. У тебя есть какие-нибудь вопросы?

Я слышу его голос, но не могу разобрать всех слов. Его холодный тон и отсутствие эмоций на лице повергают меня в полное оцепенение.

— Миссис Эббот, у вас есть какие-либо вопросы?

Его укол очевиден, он назвал меня так специально, и это способствует моему выходу из прострации. Я выпрямляю спину и готова к ответному удару.

— Мамочка, — слышу я тихий голос.

— Привет, малышка, — я нежно убираю волосы с её лица и целую в лоб.

— Привет, Оушен, я доктор Салли, — его голос магическим образом превращается в успокаивающую гармонию. — Хочешь послушать, как бьётся моё сердце? — и он вытаскивает свой стетоскоп.

Её глаза едва открыты, но она всё равно берётся за стетоскоп. Осторожно поместив его ей в уши, Лотнер прижимает противоположную сторону инструмента к своей груди. Её маленькие губы цвета вишни превращаются в небольшую улыбку. Он лезет за чем-то в свой карман.

— Могу я посмотреть на твои глаза?

Она кивает и пытается раскрыть их.

Я перестаю дышать, когда он одной рукой вытаскивает инструмент со светящимся кончиком, а второй рукой поднимает ей веко. Весь мой мир рушится.

— У тебя… красивые глаза, — его голос ломается, а затем он прочищает горло и убирает от неё стетоскоп. — Могу ли я теперь послушать твоё сердце?

Она кивает.

Лотнер не смотрит на меня. Ни единого взгляда, показывающего, что я всё ещё здесь в палате.

Он надевает на шею стетоскоп и сжимает её