Как несправедливо, что в подлунном мире все стареет и умирает!

Последняя, четвертая встреча стала для Сиддхартхи вроде бальзама на его душевные раны. Он увидел идущего по дороге с чашей для подаяния саньясина — святого аскета, практикующего йогу. Лохмотья едва скрывали его тщедушное тело. От этого человека, несмотря на его худобу и внешнюю телесную невзрачность, исходила уверенность достичь, чего он хочет — навсегда освободиться от земных пут.

Эти встречи заставили Сиддхартху другими глазами взглянуть на роскошь и великолепие жизни, которую он вел. Все, что его радовало, чем он наслаждался, на что уповал и чем восхищался, показалось ему ничтожным, бессмысленным и иллюзорным. Он уже не хотел изо дня в день погружаться в это безумство, приводящее к уродству и разложению его личности, к духовному обнищанию. Оказалось, что на самом деле жизнь кратка и ненадежна, проходит в страданиях и заканчивается смертью. А потом начинается та же самая канитель, та же самая бессмыслица. Неизвестно только, кем он в очередной раз родится. Это зависело от того, как он проведет свою жизнь. Он знал от своего гуру, что очень немногие выходят окончательно из мира бесконечных рождений и смертей, из мира сансары.

Но как же воин может не убивать? Ведь его долг — дхарма кшатрия. А убив, он нарушает принцип ахимсы, ненасилия, следование которому уменьшает количество зла в мире. Потому-то человек не принадлежит самому себе, он — игралище судьбы и раб своей дхармы, которую определяет его принадлежность к той или иной варне.

Сиддхартху учили, что существуют тайные пружины, определяющие ход происходящих земных событий, они с переменой обстоятельств действуют по-разному. Но есть еще непреложные законы бытия, а их подмена только усугубляет трагизм человеческой жизни. Между тем надежду на то, что есть, вероятно, выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, давала ему последняя встреча с йогином-садху. По крайней мере после общения с ним он не желал больше вести праздную жизнь. К тому же он окончательно освободился от прельстительных перспектив стать первым среди других воинов — правителем княжества. Пришло время и самому Сиддхартхе сделать выбор.

Существует и другое описание тех же самых событий. То, что отличает его от других преданий, чрезвычайно важно и наиболее приближено к правде жизни. Хотя каюсь: употребление слова правда в состыковке со лживой и духовно мертвой жизнью — а именно так воспринимал ее Гаутама Будда — выглядит нелепо.

Профессор Е. А. Торчинов придерживался иной версии об обстоятельствах, предшествующих четырем встречам, и месте, где они произошли. Это не тайный выезд в сопровождении возничего за пределы дворца, а обычная княжеская охота[244].

В буддийской литературе эти четыре встречи трактуются как знамения. Другими словами, признаются делом рук богов. Им придается огромное значение для понимания последующих событий в жизни Сиддхартхи. Они существуют в жизнеописании Будды не для того вовсе, чтобы объяснить причины, отвратившие его от праздной жизни во дворце. Для современного человека сама ситуация представляется надуманной, а психологическая реакция Сиддхартхи граничит если не с его слабоумием, то с каким-то затянувшимся инфантилизмом. Непонятно, каким образом настолько изнеженный юноша мог занять место своего отца? Однако перед теми, кто мифологизировал исторического Будду, стояла задача не объяснить уход из дома Сиддхартхи особенностями его психики, а добиться того, чтобы этот рассказ был убедительным для простого человека, доходчивым и поражающим воображение неслыханной новизной его поступка (богатый добровольно становится нищим) и одновременно сопровождался бы незамысловатым сюжетом.

Встречи с одряхлевшим стариком, с больным, умершим и погруженным в глубокое созерцание йогином — первые шаги к обожествлению образа Сиддхартхи и превращению его учения в культ, а его самого — в главную фигуру этого культа. Психология духовно и интеллектуально одаренной личности и массовая психология обычных людей чаще всего не совпадают. Роль авторитета, духовного или светского вожака до сих пор важна для большинства народа. Культ, распространяя доктрину через доступные и привычные образы, естественно, упрощает содержащиеся в ней идеи.

Повседневная религиозная жизнь, как правило, избегает нюансов и имеет склонность к упрощению. Потому-то не случайно в буддийской практике появление в последующие века молитвенных барабанов с написанными на них мантрами. Эти барабаны расположены вокруг внешней стены храма и внутри его. К тому же существуют еще ручные барабанчики. Считается, что, как только барабан начинает вращаться вокруг своей оси, мантры уже произносятся. Ходя по кругу и крутя эти барабаны, верующий многократно увеличивает возможность основательно и за короткий срок улучшить не только свою карму, но и кармы всех, за кого он во время обхода молится. А в наши дни внутри больших барабанов помещаются сотни тысяч мантр, напечатанных на тончайшей папиросной бумаге, которая аккуратно свернута в трубочку. Все эти ухищрения экономят верующим время и заменяют духовную работу ума механически выполняемым ритуалом.

Впечатляют также полотнища и флажки на шестах с изображенными на них мантрами, которые считывает ветер.

В буддизме освобождение представлено как следствие уничтожения желаний, угасание их страстности и достижение конечной цели спасения — нирваны. Нирвана — это пространство Будды, в определенном смысле Абсолюта, Бога.

Из буддийского учения как будто бы исключены Бог и душа. Подобное утверждение стало стандартным и широко распространенным. Впрочем, некоторые ученые его оспаривают. Так, например, Б. И. Кузнецов, анализируя трактат Васумитры «Колесо, располагающее по порядку разных школ (буддизма)», единственное сочинение, дошедшее до нас из времен раннего буддизма, обращает внимание на отсутствие в нем основополагающих тезисов Будды о существовании двух крайностей: распущенности и аскетизма, а также о срединном пути, позволяющем избежать этих крайностей. Вместе с тем в трактате присутствуют такие понятия, как Бог и душа.

Васумитра, по всей вероятности, был участником буддийского Собора на севере Индии, на территории Кушанского царства во время правления царя Канишки (I в. н. э.). Именно на нем буддийские монахи пришли к обоюдному решению «считать все тексты, которые принимают все школы буддизма, за слова Будды»[245].

Из трактата Васумитры узнаем, что в учении Махасангхика (санскр. — Большая сангха, «Великое собрание»), которое получило название «учение большинства», на первое место выходит утверждение существования бога, но не в индуистском смысле этого слова.

Вернемся к тексту книги Б. И. Кузнецова:

«Вместо слова бог, божество (дэва) буддисты используют термин „будда“, а также синонимы этого термина: татхагата (санскр. и пали „тот, кто пришел“) и т. п. Другим резким отличием в этом вопросе являлось то, что будда, в смысле бог, не принадлежит к нашему материальному миру».

Согласно школе махасангхиков, термин «будда» понимался следующим образом: «Так как будды, победоносно-прошедшие (бхагаваны), выходят из всех [материальных] миров, то поэтому татхагата (будда)