Вспоминается еще один человек, совесть которого была омрачена кровавой бойней, учиненной его соотечественниками, англичанами, 31 марта 1904 года в Тибете на подступах к урочищу Туна за перевалом Тангла. Я имею в виду полковника Фрэнсиса Эдуарда Янгхазбенда. Он был фактически заместителем бригадного генерала Джеймса Мак-Дональда, отдавшего приказ открыть огонь из пулеметов «максим» по тибетским воинам, вооруженным почти забытыми европейцами кремневыми ружьями. Ни посвящение в рыцари, ни другие милости со стороны короля Георга V так и не избавили его от самоощущения, что пусть и на короткое время, но он был тупым и послушным палачом. Единственным прибежищем его на старости лет стал буддизм.

Причина третья. В окружении Сиддхартхи Гаутамы появился кто-то из философски мыслящих людей, кто раскрыл ему глаза на несправедливости жизни и дал им свои объяснения. Возможно, что он вовсе не сидел в четырех стенах, а где-то учился, не только в традиционной школе гурукуле. Например, в университете в Такшашиле (Таксила), где преподавали древнегреческую философию[247].

Романтическое воображение послушно идет за фантазией. Ему бессмысленно вверять роль исторического летописца. Разнузданный вымысел, зовущий за собой, как дудочка крысолова, топит интересные и непреложные исторические факты, после чего их приходится долго разыскивать, возвращать к жизни и отмывать от грязи или от патоки. То есть для предъявления публике приводить в какой-то божеский и достойный вид.

Поэтому чуть-чуть отвлечемся от красивых историй и пройдемся по скучным, но более или менее убедительно аргументированным предположениям.

Никто не оспаривает того мнения, что на бегство из семьи Сиддхартха Гаутама пошел по причине полного разочарования в жизни, которую он вел. Вполне правдоподобное объяснение. Но уходить в нищенствующие монахи сразу после рождения сына — это как-то неожиданно и даже не совсем порядочно.

В литературе о Первоучителе существует еще и другая версия, о которой я уже вскользь упоминал. Она объясняет его уход чрезвычайными и трагическими событиями. Именно они якобы выбросили его из привычной жизненной колеи.

Бронислав Иванович Кузнецов, к трудам которого я отношусь с величайшим почтением, солидарен с тибетскими учеными, поддерживающими версию уничтожения соплеменников Сиддхартхи Гаутамы до достижения им тридцати лет.

В книге «Ранний буддизм и философия индуизма по тибетским источникам» он обращается к биографиям Будды VIII века, написанным на тибетском языке, и приводит следующий отрывок, фрагмент одной из них: «Он (Будда) был вынужден покинуть родные места и уйти за реку Гангу, так как предполагал, что около Капилавасту должно было произойти побоище. Бодхисаттва подумал: „Около Капилавасту шакьи будут сражаться, поэтому я должен перейти (то есть уйти) за Гангу“, что он и сделал»[248].

Б. И. Кузнецов, полагаясь на тибетские сочинения, созданные с учетом канонических буддийских текстов, приходит к небезынтересному выводу: «На основе тех данных, которые мы имеем, можно предположить, что Гаутама был вынужден покинуть свою родину по причине политических потрясений, которые в конечном счете привели царство шакьев к полной гибели. Буддийская традиция упоминает в числе первых буддистов, последователей Гаутамы, его близких и родственников: жену, сына Рахулу и двоюродных братьев — Дэвадатту, Ананду и других. Весьма вероятно, что именно эти вынужденные и печальные обстоятельства, приведшие Будду и его родных к изгнанию, были одной из причин, послуживших впоследствии к созданию биографии Будды с использованием источников, не имеющих первоначально к нему прямого отношения»[249].

Хайнц Вольфганг Шуман и Тик Нат Хан относят гибель шакьев к последнему году жизни Гаутамы Будды и предлагают наиболее сбалансированную гипотезу (из всех прочих версий) ухода Первоучителя из дома. В их рассуждениях подкупает прямота взгляда на происшедшее событие. Они фокусируют внимание на одном вопросе. Почему молодой отец, как только Яшодхара родила сына, в ту же ночь их покинул? В самом деле, к чему такая спешка? Факт, что рождение Рахула и отречение Сиддхартхи от всего мирского произошли в один день, подтверждается несколькими буддийскими текстами, в частности Нидана-катхой.

Так давайте представим, говорят Хайнц Вольфганг Шуман и Тик Нат Хан, что Сиддхартха долго и упорно убеждал отца и приемную мать позволить ему уйти в бхикшу, нищенствующие монахи. В итоге они согласились, но при одном условии: преемником Шуддходаны, будущим правителем шакьев должен стать сын Сиддхартхи, их внук[250]. Тогда становится понятным, почему Яшодхара 13 лет не рожала. Она понимала, что с появлением ребенка тут же лишится мужа. Объясняется и поспешность, с которой Сиддхартха немедленно взнуздал коня и умчался в новую жизнь. Не об этой ли свободе мечтал он много лет и наконец-то вымолил ее у отца? Шуддходана скрепя сердце разрешил сыну оставить родной дом и искать путь Просветления[251].

Все эти объяснения, наверное, отражают действительно происшедшее событие, но нет в них чего-то особенного, берущего за душу. Все-таки вымысел интереснее и художественно убедительнее пресловутой жизненной правды. Так не будем заморачиваться дальнейшим выяснением, что происходило на самом деле, и опять обратимся к изложению буддийских текстов. Тем более что я не вижу принципиальных смысловых расхождений между исторически достоверной биографией Гаутамы Будды и преданиями о нем.

Все еще крепко спали в доме Сиддхартхи Гаутамы. Ночь словно предоставляла его домочадцам как можно больше времени, чтобы набраться сил и пережить обрушившееся на них горе — его непонятное бегство. Казалось, они впали в забытье, темноту и молчание которого изредка нарушали мгновенные всплески ликующего света, идущего от неведомых источников, и чарующие, шепотные звуки оживающих предметов, стоявших в их спальне. Его жена Яшодхара, как все спящие люди, удалилась на время от обычного человеческого существования. В ее безмятежном и добром сне возвращалось к ней лучшее и радостное, что она увидела и пережила до этой ночи.

Как рассказывает предание, боги посреди ночи разбудили спавшего глубоким сном Сиддхартху. Он, словно лунатик, пошатываясь, вошел в ту часть дворца, где спали его многочисленные наложницы.

Каково ему было увидеть этих молодых женщин в их сонном непотребстве! Они хаотично разметались на коврах в огромной спальне, словно поверженное войско, частью перебитое, а частью умирающее. А лучше сказать, словно выброшенные на берег рыбы с открытыми и полуоткрытыми ртами. Стоны и бессвязные фразы, которые они бормотали, повторялись, как эхо, опять и опять во всех закоулках его сознания. Останься он среди этих танцовщиц и певуний чуть дольше — и скрежет их зубов и храп разорвали бы ему череп. Отвращение к этим, как ему казалось еще вчера, грациозным и музыкальным созданиям заставило его резко развернуться и выбежать из спальни, внешне напоминающей чертоги бога Индры, захваченные демоницами[252].

Теперь он решил бесповоротно — бежать! Его ждали в конюшне