Сиддхартха, однако, признался самому себе, что девушка его очаровала необыкновенной добротой. При встречах с ней он всегда улыбался. Ответный прием для всех девушек Капилавасту, устроенный теткой Сиддхартхи, его приемной матерью, как-то естественно и неожиданно перевел в другую плоскость его интеллектуальные отношения с Яшодхарой.

Сиддхартхе досталась роль распорядителя на этом большом вечернем празднике. Каждому присутствующему на нем было ясно, что Паджапати и ее муж устроили смотрины невест для наследника. Присутствовали вся семья Шуддходаны, а также высокородные вельможи. Все претендентки должны были явиться в лучшем сари и обязательно с драгоценным ожерельем, которое отдавали Сиддхартхе, а он, в свою очередь, выбирал из них одно и одаривал им каждую девушку. Поскольку девушек присутствовало около тысячи, представляете, какая гора золотых ожерелий, усыпанных жемчугом и самоцветами, возвышалась перед ним на широком столе. Затаив дыхание, все ждали, что, одарив какую-то девушку самым дорогим ожерельем, сын правителя сделает свой выбор в ее пользу. Сиддхартха справился как нельзя лучше с порученной ему ролью дарителя, но когда последней к нему подошла Яшодхара, оказалось, что ничего достойного для нее на столе не осталось. Тогда неожиданно для всех собравшихся он снял с себя шейное украшение в виде золотого обруча и отдал ей со словами: «Принцесса, примите от меня этот подарок»[237].

Что в этих рассказах вымысел, а что правда, вряд ли когда-нибудь узнаем. То, что девушка шестнадцати лет от роду за четыре века до н. э. читала на санскрите и изучала Веды, безусловно, всплеск воображения Тик Нат Хана. Сказка, рассказанная, как быль, все равно остается сказкой. По крайней мере, дзен-буддийский мастер защитил память Яшодхары. Он дал понять, что в жизни Гаутамы Будды она была не сбоку припека, а любящей и любимой женой. Яшодхара в самом деле заслужила такое к себе отношение.

Как все же хочется верить, что брак с Яшодхарой не был навязан Сиддхартхе и что они любили друг друга.

Сиддхартха Гаутама, свободолюбивый и наивный молодой человек, оказавшись лицом к лицу с тем, что от него годами старательно скрывалось, с бренностью и несправедливостью бытия, ужаснулся и попытался найти для себя какой-то выход. Открытие, что жизнь существует благодаря постоянным убийствам слабых сильными и полна страданий, поставило под сомнение прежние его критерии и приоритеты. Он потерял веру в ведийское благочестие. В те ценности, на которых он воспитывался с детских лет. Перед его глазами стоял подстреленный его двоюродным братом Дэвадаттой дикий гусь. Он бил крыльями в его руках и хотел жить. Сиддхартха перевязал крыло несчастной птицы, а когда оно срослось, выпустил гуся на волю. Как он тогда радовался, что спас беззащитное существо. Но что после этого изменилось в мире?

Признать свое поражение, приняв без всякого сопротивления жизнь, в основе которой злодейство, он не мог и не хотел. Это было не в его характере. Да и его кшатрийское воспитание не позволило выкинуть белый флаг капитуляции, безропотно смириться с подобным несправедливым порядком вещей.

Уход из дома Сиддхартхи Гаутамы, наследника правителя шакьев, представляющего пусть небольшое, какое-никакое, а все-таки государство, можно предположить, вызвал общественный резонанс. Вряд ли он сотряс общественные устои, ведь, согласно преданиям, подданные больше слышали о Сиддхартхе и редко его видели. Тем не менее это был по тем временам неординарный поступок, который оказался на руку брахманам, как убедительная иллюстрация кшатрийской взбалмошности и преступного неповиновения ведийским законам.

Решение Сиддхартхи уйти из дому при желании можно также объяснить простой причиной — следованием моде. Богатые, умные и утомившиеся от светских утех молодые люди всегда мечутся между противоположностями. Они ищут и находят нечто такое, что заставляет их ближайшее окружение от удивления раскрыть рты.

В Индии наиболее распространенной формой духовного протеста был и остается уход в саньясины, в бездомные странники, не в глубокой старости, а в молодые годы. Первый шаг к этой цели — паббаджджа (санскритский вариант: паривраджа) предполагает уход из дома[238].

Буквально слово паббаджджа означает на языке пали идущий вперед. Я к этому еще добавил бы: куда глаза глядят!

Действительно, такой путь был возможен для людей не только преклонного возраста, вырастивших и поставивших на ноги своих детей, но и для молодых мужчин, не обремененных семьей. В Индии и в наши дни, совершив уход из дому, неженатые молодые люди ничем не ограничивают свои чувства индивидуализма и свободы в передвижении и общении с людьми. Что требовать от странников, желающих знать, что есть истина? Однако, если их что-то не устраивает, всегда возможно передумать и, пройдя через очистительные обряды, вернуться в семью, к благам и удовольствиям прежней мирской жизни.

Для женатого молодого человека, да еще имеющего потомство, такой резкий переход от размеренного и благонравного образа жизни к бродяжничеству просто немыслим. В представлении индусов отстранение от родного дитя, даже умершего, считается сильно ухудшающим карму и приравнивается по греховности совершенного действия к уничтожению священного дерева.

Маловероятно, что 29-летнего Сиддхартху Гаутаму привело в ужас и побудило к скитальчеству осознание банальной истины, что человек подвержен болезням, старости и смерти. Скорее всего, случилось нечто такое, что не укладывалось в его сознании, — катастрофа, приведшая к гибели близких людей. Представим себе, что в Капилавасту на самом деле произошло что-то чудовищное, что нарушило мирный и размеренный распорядок жизни. Эту гипотезу не считает ни на чем не основанной выдумкой, например, профессор Александр Берзин.

По преданию, почти все племя шакьев было истреблено царем Кошалы Вирудхакой (палийский вариант: Видудабха). Полагают, что эта трагедия произошла ближе к Паринирване — смерти Гаутамы Будды или после нее. А если это несчастье случилось значительно раньше, как полагают средневековые ученые тибетские монахи, а вслед за ними профессор Александр Берзин и наш соотечественник Бронислав Иванович Кузнецов? Тогда становится понятно, почему Сиддхартха превратился в бхикшу (палийский вариант: бхиккху) — в бродячего и нищего аскета. Это, согласитесь, не «уход из», а уход в никуда — потеря отчего дома.

Тот уклад жизни, который радовал и казался непреходящим счастьем, в одночасье рухнул и уже осознавался изощренным обманом, демоническим наваждением, а гибель его сородичей и земляков — местью враждебных сил.

Что ему оставалось делать? Мстить? Разбойничать? Уйти в отшельники? Жизнь в одурманивающем тумане княжеских утех и семейных радостей для него навсегда закончилась. Начать все сызнова? Восстановить княжество, собрать войско и нанести ответный удар? А что потом? Любить жену, плодить детей, пировать с друзьями, побеждать в сражениях, расширяя свое княжество до больших размеров? А потом более сильный враг все опять уничтожит? Для такой деятельности уже не хватало внутренних сил, а с появлением безрадостной