Или естественная неестественность — из-за спонтанности, с которой теперь собрались?

Двенадцать лет назад — заранее обговаривали, готовились, утрясали мелкие нестыковки, с нетерпением дожидались. И повод весомый — школа позади! Весомей некуда!

А сегодня…

Собственно, общий сбор не планировался. Да и повода как-то…

Нет, конечно, приятный сюрприз — вдруг взять и повидаться всем вместе. Откуда и первичная неестественная естественность — истошных восторженных воплей типа «Ты, старик?! Я! А это ты!» не издавали, но порадовались, порадовались преувеличенно.

При всем при том — не планировалось. Откуда и вторичная естественная неестественность — вот… снова вместе… так получилось…

А как получилось?

Получилось так:

Ассоциация «Доброхот» обеспечивает социальную и физическую защиту сирым-убогим. И от милиции, и от криминалитета.

С милицией попроще…

Милиция сама предпочитает не связываться с ущербным контингентом.

С нищих, что с них сжулить?!

Разве порядка двухсот тысяч рубликов, если по закону, если припаять им ст. 150 УК РФ, торговлю с рук в неустановленных местах?

Или за пятидесятитысячную мзду закрыть глаза и не трогать несчастных (и не хочется трогать — еще заразу подхватишь неизвестную-прилипчивую!).

«Законных» двести тысяч (сто восемьдесят! будем педантично точны!) получить с проштрафившихся проблематично. По суду, что ли?! Повестки бомжам слать по месту жительства?! Пошлют, в свою очередь, и куда подальше!

«Взяточные» пятьдесят тысяч (иногда и двадцаткой обходятся… больше нету, старшина, нету! будь человеком!) — все-таки попахивают: излишней щепетильностью менты не отличаются, но всегда найдется принципиальный молодой-да-ранний, блюдущий честь мундира.

«Доброхот» решил проблему радикально:

Ассоциация ежемесячно перечисляет на спецсчет УВД энную сумму в помощь сотрудникам милиции, пострадавшим в борьбе с вооруженной преступностью.

В ответ стражи закона не теребят понапрасну многочисленную армию уличных неимущих. Оберегать — лишне (сами, знаете ли… все-таки армия, внутренняя дис-цип-лин-ка, незаметная чужому глазу), но понапрасну не теребите, договор?

Договор. Дороже денег! Слово!

…Потому, как только инвалидствующие «гвардейцы» доложились в ассоциацию, тут же оперативно прошел звонок в начальственный увэдэшный кабинет:

— Добрый день. Это Гомозун. Ассоциация «Доброхот».

— Как же, как же! Оле-е-ег Викторович! Проблемы?

— У меня — нет. А у вас?

— То есть, Олег Викторович?

А то и есть. Согласно полученным сведениям, по железнодорожной ветке Санкт-Петербург (Балтийская) — Калище группа полувоенных верзил милицейского толка регулярно «бомбит» сирых-убогих, вытряхивая все до копейки. Кроме того, ставят на «счетчик»: в следующий раз засечем, с тебя, обмудок, столько-то и столько-то, в «зеленых». Ваши?

— Ну что-о-о вы, Оле-е-ег Викторович! У нас же с вами договор! Дороже денег!

— Я тоже полагаю.

— Мы можем, знаете, усилить патрулирование. В течение недельки пресечем. Какие, говорите, знаки отличия у группы? Они в форме?

— Я ничего не говорю. Говорят мои «источники». В детали не вдавался. Мне в принципе — не ваши, так?

— Так.

— Все, спасибо. Нет, усиливать ничего не надо. Ассоциация справится своими силами. Ваши только помешают.

— Оле-е-ег Викторович?!

— Не беспокойтесь. Все в рамках… Наши мартовские деньги вам на счет поступили?

— Вроде бы да. Да. Ваша ассоциация делает благородное дело, Олег Викторович!

— Стараемся… Не ровен час, все там будем. На себя, по сути, стараемся, на перспективу.

— Олег Викторович?

— От сумы да от тюрьмы…

— А, вы в этом смысле! Тьфу-тьфу, Олег Викторович! Чтоб не сглазить.

— Тьфу-тьфу. Согласен. Тьфу-тьфу.

Так что с милицией попроще.

С криминалитетом посложнее…

Бандюки не прочь изредка покрасоваться перед собой. Перед псевдоскрытой камерой и того пуще (в предвыборную кампанию, когда брезжит шанс вползти во власть) — тенистой аллейкой на фоне церковных маковок… и, медленно пройдя меж голыми… одарить каждого рублем.

Опять же с нищих, что с них сжулить?! Разве имиджа благостного (камера включена? снимайте! фиксируйте — подаю на бедность!).

Однако при сосредоточении накоплений у тех же сирых-убогих бандюки не гнушаются «наездами»:

— Делиться надо, хороняка! Отдай, не греши! Виноват — плати!

— Чем виноват, господи?!

— Ты виноват уж тем, что хочется мне… Поал?! Грех твой, хороняка, в том, что если ты по жизни обделенный, откуда у тебя столько денег? Врешь, выходит, что обделенный? Нахристарадничал? Делись, падла. Не, ты не поал. Делись — значит, отдай все и… не греши. Через месяц увидимся.

Ладно бы ограничились оброком легким! (Не ладно! Неладно. Но терпимо.) Почуяв жилу, бандюки внедрили, что называется, ярем барщины старинной. И раб судьбу не благословил, проклял.

Раб, раб — кто ж ты еще есть, инвалид, попавший (-ся) под опеку бандюков?!

Схема порабощения проста как правда…

Засекается бесхозный обезноженный калека, рискнувший прилюдно спопрошайничать — у магазина, в подземном переходе, на улице.

Через парочку дней к нему на дом заявляются «тимуровцы» внушительной комплекции:

— Как жизнь, браток? Родственники есть? Дружишь с кем?.. Отныне с нами будешь дружить. Мы — твои единственные родственники. Место тебе определим. Проявишь актерский талант, переведем на валютный участок. Согласен?

Обычно калека согласен. Что еще остается?!

Остается, если он вдруг не согласен, избиение до полусмерти вкупе с наставлением: «Ты, обрубок! Будешь выпендриваться, и руки тебе оторвем! Зубами станешь милостыню собирать! А пока гони паспорт и ордер на квартиру. Вот тебе взамен новенький “камуфляж” и — вперед! Но учти, ге-ге, всю получку — в дом!»

Дом, разумеется, не бывшая квартира…

Ночевать — в подвальчике с оравой себе подобных, согнанных воедино до кучи.

После трудового дня — стакан водки, батон с колбасой.

За утайку денег — «американский футбол», где калека играет роль мячика.

— И зачем ты, Олег, меня всеми этими баснями… если подумать… насыщаешь?

— Баснями, Геночка? Считаешь баснями?

— Не. Даже читал где-то. В газете, кажется. Но я каким боком, Олег? Ты что, из-за каких-то доходяг сюда подъехал? Мы что, полночи беседы беседовать о них будем? Не смеши! Давай лучше по стакану! «Кизля’х», блиннн! «Одессей» говна не поставляет! Ну, давай?! В кои веки свиделись, Олежек!

— Понадобится, Геночка, и всю ночь пробеседуем. Пока ты не осознаешь, во что вписался ненароком. Смешно тебе, говоришь?

— «Наезжаешь», что ли, Олежек?! Так надо понимать? На меня?! На «Кайман»?! Ты че, Олежек?!

— Ге-еночка, опомнись! Как я могу на тебя «наезжать»?! На коляске разве что. Стол мешает. Видишь, ножки не ходят, в гипсе. Хоть сейчас меня-болезного в подвал сажай на водку с колбасой, к делу приспосабливай.

— Не, ну хватит, Олежек. Я, конечно, все понимаю, но я не понял…

— Именно! Не понял ты, Ген. Объяснить? Я ведь, Ген, исключительно по старой дружбе подъехал. Чтоб тебя оберечь. Да, Ген, да. Не строй рожи. Пацанов своимх пугай, а я — пуганый. Твои «кайманы» моих «гвардейцев» трясли, нет?