Шрифт:
Закладка:
— А попались бы?
— «Фас» не «фас», но с командиром свести попросил бы. Культурненько. Они, «кайманы» твои, врубаются, когда с ними культурненько? Или им сначала по «чайнику» и только потом — к диалогу?
— Бойцы как бойцы. Без команды «фас» тоже никуда. Мы ж не бандюки какие-нибудь. «Кайман», Олежек, солидная, если подумать… На х’йен!.. Солидная о’йганизация! А ты как думаешь?!
— И я так думаю, Ген! Ты им завтра втолкуй тогда про «Доброхот». Отзови свой «фас»…
— Какой «фас»?!
— Ге-е-ен! Кто-то же «бомбил» моих? Что ты, в самом деле, как маленький!
— Маленький?!
— Большой! О-о, большой, Ген, большой! Слушай, сколько же ты набрал? Килограммов сорок?!
— Шестьдесят.
— Толстый и красивый парниша! «Кизляр», говоришь? Наливай, блиннн!
— За д’йужбу, Оль?
— За дружбу, Ген! О! Знаешь, кого я в электричке встретил?!
— Это был не я!
— Верю, гррражданин! Нет, без балды! Темку Токмарева! Представляешь?! Я уж думал, что он без вести пропал — на поле брани, что называется. Похоронил мысленно. И гляжу — он!
— Долго жить будет. Я о нем как ‘йаз подумал. Я, блиннн, только о нем и думаю уже сутки.
— В связи с Ташкой, что ли? Старррый муж, грррозный муж! Они ведь как бы сами по себе разбежались? Нет?
— Да нас’йать мне… То есть п’йи чем тут! Тут, понимаешь, такое зава’йилось!.. Давай сначала еще по стакану, что ли!
— Н-н-наливай!.. Ген, а где Темка… э-э… остановился? На Сибирской? Я бы с ним повидался…
— На Сиби’йской — нет. Там теперь конто’а одна… к’йутая…
— Э-э?
— Долго ‘йассказывать.
— Торопишься куда, Ген?
— Ко’йоче, он — туда, а там — конто’а… Меня Натали поп’йосила помочь с обменом, ну и…
— Специализируешься, Ген? Сначала — Марик, потом — Артем.
— Что — Ма’йик, что — Ма’йик?! Живет в своих стенках, как жил!
— Твоими молитвами!
— Какая ‘йазница! Живет ведь! А Токма’йов — совсем д’йугая исто’йия. Думаешь, ты один его мысленно похо’йонил?! Да он сам кого угодно похо’йонит! Между п’йочим, у него на Сиби’йской — т’йуп… Ну, в конто’йе моей.
— Твоей все-таки?
— Не моей, блиннн! Я п’йосто «к’йышу» обеспечиваю, ну! П’йедставляешь, «к’йыша» моя, а в ква’йти’йе вд’йуг т’йуп, блиннн!
— Чей?
— Одного моего… Пацан, ко’йоче. Не в нем дело!
— Думаешь, Темка мог…
— Не думаю! Не думаю, блиннн! Вы что, сгово’йились все?!
— Кто — все? Ген? Я ж просто не в курсе. Я только вчера подъехал. Посвяти?
— Он тоже только вче’а, блиннн!.. А успел!
— Что — успел?!
— Я знаю?! Сам его ищу, блиннн! Мы с ним пе’йесеклись на минуточку, догово’йились о вст’йече — а он исчез. К Ма’йику должен был, но слинял оттуда. На вокзал, сказал, — не появлялся он на вокзале! Хоть в ‘йозыск объявляй, блиннн!
— В розыск не в розыск, но если Темка в городе, то я моим «гвардейцам» свистну — найдут в полчаса, если надо. Надо? Ген, а зачем тебе-то надо, что-то я не пойму?
— Да не надо мне! Я в к’йайнем случае тоже мог бы весь «Кайман» на уши поставить! Куда бы он делся!
— Ну не надо, так не надо. О! Шутку хочешь? По ассоциации, извини. Мои «гвардейцы», твои «кайманы»… В тему! Амбал сидит в автобусе. Над ним инвалид навис одноногий, разоряется: «Я ветеран! Я в сорок втором ногу потерял, а ты места не уступаешь!» А тот: «Батя, не ври! Ездил я в “сорок втором” — нет там твоей ноги!» Ну?
— Не понял, извини… А-а-а! Понял, понял! Га-га-га!
— Но ты правильно понял, Ген?
— В смысле?
— Про твоих, про моих…
— Оле-е-ег!
— Без обид, да, дружище?
— Без! Добьем бутыля? Еще две есть.
— Ни за что… не откажусь!.. М-да, видела б нас сейчас «нектарная» тетушка, уб-била б за такие дозы!.. Давно там был последний раз?
— Да с тех по’ и не был. Когда все вместе… еще с Токма’йовым. Кстати, «Кизля’х», блиннн! Ты в ку’йсе, что он Ма’йзабека п’йишил? П’йамо там, в Чечне!
— Смутно слышал… Он, не он… Пришил, не пришил…
— Да он, блиннн, он! Не, ну молодец, блиннн! Я бы вообще всех че’йножопых — ы-ы-ых-х! И жидов еще, и жидов!
— Марик тебя не слышит!
— А что Ма’йик?! Он свой! Хочешь, позовем сейчас — пусть скажет! Да я его тушенкой завалил на сто лет впе’йод, а ты гово’йишь — жид!
— Я говорю?
— Какая ‘йазница! Не цепляйся к словам! Нет, давай позовем — пусть сам скажет!
— Ген, отдохни от этой мысли. Ты часики на летнее перевел? Московское время — четыре часа, тридцать семь минут… ночи, блиннн!
— Ут’йа! Не ночи!
— Утра, утра. Я с ним так и так повидаюсь. Попозже. В урочный день, в урочный час.
— Эксплуати’йуешь ев’йескую мозгу?
— Помаленьку. Он мне кое-какую ерундовину обещал…
— Ты, гляжу, своего не упускаешь, Оль.
— Своего — нет. А ты?
— Х-ха, я! Что — я? Я — ничего. Я ему — тушенки безвозмездно.
— Свиной?
— Говяжьей, блиннн!
— Значит, думаешь, Артем все-таки сейчас у него?
— П’йи чем тут?! Заходили, п’йове’йали — нет его.
— Твои? «Кайманы»?
— Какая й’азница! Заходили…
— Крутишь ты вола, Ген. Ой, крути-ишь!
— Да я вообще молчу. Я тебя в основном слушаю. Кто кого позвал, в конце концов?! Слушай, Оль, а ты что, весь номе’ откупил? Насовсем?
— Завидно?
— Где уж нам уж!
— За-а-авидно, Ген, за-а-авидно. Не завидуй. Я здесь на правах гостя. Почетного, вероятно. Арендовал…
— Надолго… к нам?
— Как фишка ляжет. До вторника — точно. У Катюхи заморочки с властями — подмогнуть треба.
— Какие-такие? Давай я, если надо, по своим каналам включусь.
— Спасибо.
— Спасибо, нет? Или…
— Спасибо, нет. Без обид, Ген. Сугубо частное дельце, семейное, можно сказать. Старая любовь не ржавеет и все такое.
— Только из-за нее п’йимчался?
— Ты бы не примчался? Ради Катюхи?
— Х-ха, я! Тоже бы. Я не о том, блиннн!
— Ген, ты меня удивляешь! Или мы с тобой зря ночь прокумекали?
— Не, в этом смысле — тип-топ, Оль! Ты че!
— А еще в каком тебе смысле?
— Мало ли!
— Тебе мало?
— Да мне в п’йинципе нас’йать!
— Где здесь сортир, помнишь? Вперед!
— О-о-оллль?!
— Шутка! Шутка, Ген, шутка! Я бе-е-едный, несчастный инвалид! Сядь ты, блиннн! Терминатор хренов! Открывай лучше вторую, пока не началось.
— Т’йетью!
— Да? Ха-а-арашо сидим, однако! Ни в одном глазу!
— А эта твоя… новая? — сложил ладонь Чепик общепринятой «коброй».
— Мая — золото! Она и с Катюхой подружилась… Проснется, кстати, за Катюхой ее и пошлю. Гипс, понимаешь… Катюха без телефона…
— Хочешь, я?
— Не хочу.
— Ладно тебе! Пятьсот метров — не расстояние! П’йовет’йусь заодно!
