Снова молча соглашаюсь и беру из её рук мобильник.

– Я скоро вернусь, – говорю своим крестным и иду по направлению к двери. Уже на выходе останавливаюсь и неуверенно спрашиваю: – А где он? Я не знаю, куда идти.

Она мне тепло улыбается и говорит:

– Спроси на посту медсестер, к сожалению, я тоже не знаю.

Вновь киваю и чувствую себя так глупо.

Когда меня ото всех отделяли двери, я всё же решилась посмотреть на телефон Давида.

Что же получается, когда я звонила, это его мама поднимала трубку?! Кошмар! А я его ещё во всех смертных грехах обвиняла в этот момент. Так вот почему она так мило мне улыбалась. Так, стоп. А откуда она знала, что это я?

Недолго поразмышляв, я решила проверить и снова набрала Давида. Второй телефон в руках мгновенно отреагировал, и на его экране высветилась моя фотография.

Что? Откуда она у него? А это что за надпись?! «Sirvats nervebi», – что это ещё означает? Это явно не английский.

– Девушка, вы что здесь ходите? – отвлекает меня от раздумий женский голос.

Поднимаю глаза, а передо мной стоит тучная и очень недовольная медсестра. Решаю сразу спросить:

– Только что из операционной перевезли в палату пациента. Не подскажете, в какую? Мне надо к нему, – запинаюсь на последний словах.

После моего отказа Давиду мы с ним не общались. А что сейчас сказать? Тем более, после случившегося.

– По коридору прямо. Потом мимо лестничных пролётов направо, там уже палаты, вам нужна триста пятая.

Поблагодарив её, следую в указанном направлении. А по дороге вновь набираю номер его телефона. Запомнив слова на латинице, быстро вбиваю их в свой блокнот.

Надо будет узнать, как он меня обозвал у себя в контактах. А в том, что ничего хорошего он не написал, я уверена.

Немного поблуждав, наконец достигла палаты Дэва.

Потоптав порог, всё же решаюсь постучаться. Ответа нет. Попробовала снова – итог тот же. Нет, я должна ему сказать, поспит позже, когда я уйду.

Дёргаю за ручку двери и распахиваю её настежь. Вхожу в его палату. Довольно просторная комната, рассчитана на трёх человек. Но сейчас тут только Давид. Он лежит на койке, отвернувшись к стене. Глаза его закрыты, но я точно знаю, что он не спит. Сбивчивое дыхание и резко вздымающаяся грудь выдают его плохую актерскую игру.

Подхожу ближе и кладу на рядом стоящий шкафчик телефон.

Его внешний вид приводит меня в смятение. Чувство страха, что он мог погибнуть, обрушивается на меня страшным потрясением. Дыхание перехватило, в горле образовался ком.

Как же внезапно может оборваться жизнь…

Перед глазами вспыхивает картинка: бездыханное тело Саши, сплющенное ударом другого автомобиля, и труп Дэва валяется рядом на асфальте, и из головы течёт струйка крови…

В миг ноги подкосились, и пелена спала с глаз, доля секунды – и хватаюсь за шкафчик, останавливаю своё позорное падение.

Да что со мной твориться?!

На внезапный шум Давид поворачивает голову. Потухшие глаза настороженно осматривают меня, сжатые уголки губ и насупленные брови отображают его недовольство.

– Что-то случилось? Почему ты пришла сюда, ко мне?

– Да, кое-что очень хорошее. Меня попросили передать тебе…

– Попросили, значит, – с горькой усмешкой обрывает меня Дэв.

Не обращаю внимания на его тон, что перебивает, и продолжаю:

– …Что с Сашей всё хорошо. Операция закончилась. Врач сказал, что он сильный, справится. В общем, даёт положительные прогнозы на выздоровление.

По мере моего рассказа лицо Давида менялось и становилось как будто светлее. Брови перестали хмуриться, приподнялись уголки губ, взгляд прояснился, но от этого сделался ещё более пристальным.

Но он молчит и никак не комментирует.

Понимаю, что общение у нас не складывается, впрочем, наверное, как всегда.

– Ладно, я тогда пойду и…

– А кто тебя попросил прийти ко мне? – спрашивает Дэв. При этом его тон напоминает мне голос ребёнка, который нашкодил, а теперь боится идти домой и поэтому хочет выяснить, от кого из родителей ему достанется меньше, кто не в такой мере зол на него, а, возможно, даже защитит. – Тётя или Романов-старший?

Окончание вопроса подтверждает мои подозрения. Из чего делаю вывод: Дэв считает себя виновным в трагедии и думает, что родители Саши больше не хотят его видеть и разговаривать с ним и поэтому отправили меня.

Желание подойти обнять его, утешить и поддержать стало настолько велико, что, сделав шаг к нему, я с трудом удержала руки при себе, в последний момент вспомнив, какие у нас отношения.

– Нет, твоя мама.

– Мама? – поражённо смотрит на меня Дэв. – Откуда она тебя знает?

Не хочу напоминать ему о последствиях кастинга Сони и о том, что мы её видели тогда, хоть и по видеоконференции, но общались, поэтому говорю:

– Я звонила тебе, пока ехала сюда. А твоя мама подняла трубку.

Давид протягивает руку, чтобы взять свой телефон, но, так как весь перебинтован, у него это выходит довольно неловко. А когда я порываюсь ему помочь, то натыкаюсь на предупреждающий взгляд из-под нахмуренных бровей.

Что ж, пусть сам пробует.

Поднимаю вверх руки, признаю свою капитуляцию.

Потрудись-ка сам, милый.

Ожидание нас вознаградило, наконец, он берёт трубку в руки и, разблокировав экран, смотрит на входящие.

– Вот чёрт! – устало откидывается на подушку и возводит глаза к потолоку.

– В чём дело? – не понимаю его реакции.

– Она тебе улыбалась сейчас? – задает глупый вопрос Дэв.

– В смысле? А что, она должна на меня кричать, что ли? Что за вопрос, Давид?

– Просто ответь на него, Диана.

Блуждаю взглядом по его лицу, пытаясь понять его мысли, но ничего не выходит.

– Конечно, улыбалась, и это нормально.

Давид нервно проводит по волосам рукой, а потом вводит меня в ещё большее замешательство словами:

– Теперь она тебя знает. Готовься.