Если он не получает требуемое немедленно, то начинает злобно, монотонно нудить: «Вы мой врач, вы мне должен». Потом начинает орать. Вслед за этим начинает орать громко. Потом происходит вынос скорбного тела из медицинского учреждения.

Мой коллега придумал, как реагировать на это «должен». «Должен, — говорил он, — это когда что-то взял и не отдал. Что я у вас взял?» Многих такая постановка вопроса смущает, но отнюдь не всех.

Мое описание быта и нравов местного дурдома будет неполным, если я не расскажу, во-первых, о типичном местном анамнезе — оказывается, всех девушек в возрасте лет пятнадцати в стране исхода крадут, и, когда отец украденной идет выяснять отношения с обидчиком, его, оскорбленного, обливают бензином и сжигают. Явления эти, я имею в виду сожжения отцов, часты и повсеместны, как костры средневековой инквизиции в Европе. Так что, если случится после захода солнца лететь на самолете над теми местами, внимательно смотрите вниз. Увидите костры пожарищ, знайте — это горят отцы.

Народная галлюцинация

И еще надо рассказать о «Черном человеке», который стоит у бывших контролерш ОТК за спиной. Непонятно, что он за спиной у этих несчастных делает и почему не нашел себе в жизни другого, более достойного занятия, чем пугать несчастных дочерей сожженных отцов. Но факт остается фактом — Черный человек сильно размножился, его видели многие, и он безнаказанно в ночи творит свое черное дело.

Черный человек: миф или реальность?

Принято считать, что Черный человек — это глупости, которые несет примитивная тетка, желая доказать врачу свое безумие.

Художница Валя (о ней будет чуть ниже) даже нарисовала триптих: кладбище, на нем стоит могила ее отца (который действительно умер). Эта могила в центре картины, слева — могила самой Вали (пока еще весьма живой, до ста двадцати ей), а справа на могильном камне нарисован черный зловещий силуэт, черты лица которого, правда, довольно внятны — до возможности его дальнейшего опознания. Это и есть фоторобот знаменитого Черного Симтаотского человека — сокращенно ЧСЧ.

Как-то обычным рабочим утром раздается телефонный звонок от социальной работницы, который начинается словами «А Кувшинникова Ада»…

Я перебиваю ее — уж больно начало разговора стандартное — и заканчиваю начатую ей фразу: «…опять забыла застелить кровать!» Стандартный разговор о стандартной больной. Видимо, еще не потеряна надежда, что я всё брошу и пойду стелить Аде кровать.

–

Нет доктор! Ее пытались изнасиловать!

–

Кого, Кувшинникову!?

Девушке Кувшинниковой слегка перевалило за шестьдесят, оба оставшихся зуба у нее в кучку — словом, та еще сексапилка.

Но, видимо, трудно удержать ретивое!

Я велел ей срочно ко мне прийти.

Пострадавшая описывает Черного человека, во тьме ночной проникшего к ней и домогавшегося ее, причем успешно.

Не могу понять, правда это, вымысел или просто бред.

Звоню приятелю — в прошлом психиатру, а ныне трудящемуся полиции; ему кажется, что все рассказанное — попросту болезнь. И мне тоже так кажется.

С тем ее и отпустили. А еще через пару дней приходит полицейский в штатском, принятый мной за пациента, приносит большую папку с документами и говорит мне, что обидчика-то поймали, — и показывает его фотографию. Зовут его, скажем… впрочем, это лишнее — вышел он намедни из тюрьмы и его снова потянуло на старое…

Так в Симтаоте материализуются галлюцинации.

Откуда у парня симтаотская грусть. Часть первая

Грустно мне — сегодня город моего пропитания Симтаот вступил со мною в сношения с особым цинизмом. Меня все учили, как жить и как лечить.

А я этого не люблю, признаться. Вспомните из детства: «Не учи ученого, а съешь кота моченого» (кота жалко, но для такого случая — пусть, как исключение).

Сначала позвонила юная семейная доктор — голосом молодым и задорным — и попросила вылечить кого-то, кого я ранее видел, на что я сказал, что не всех и не всегда можно вылечить. Юная доктор директивно отправила меня посоветоваться с кем-нибудь — если уж я не знаю, что делать, — и вылечить больную. Мне подумалось словами Боцмана из «Оптимистической трагедии», произнесенными голосом артиста Андреева: «Я бы советовал тебе не советовать». Но я сдержался, и сказал, что Единственный, с кем я советуюсь, скажем на иврите, «ло замин ка эт», попросту — занят. Есть у него на небесах дела и поважнее. На том и расстались.

А потом пришла к Айболиту лиса: «Ой, меня укусила оса!» — то есть приперлась госпожа Ш. и стала орать, что мужу ее, г-ну Ш., требуется лекарство, название которого она не знает, но чтоб тут же выписали! Главным аргументом необходимости этого действия выдвигалось то, что у нее дома четыре умственно отсталых внука. И вдруг я вспомнил, что в таких случаях говорила Анастасия Ивановна, учительница первая моя — когда кто-то говорил, скажем, про тетрадь или дневник «я дома забыл»: «А у меня дома два кота!» «При чем здесь коты?» — заорала Ш. А при чем здесь внуки-дебилы?

Оттуда у парня симтаотская грусть. Часть вторая

Но на этом приключения не закончились. Пришел зубастый абориген: два больших верхних клыка, как у графа Дракулы, и один — внизу.

Зовут его то ли Ебибай Заебаев, то ли Заебай Ебибаев — в общем, хорошо зовут, как надо. Он совершенно в своем уме, жалуется на приступы тревоги — штука неприятная, неопасная, но мучительная и, к счастью, неплохо поддается лечению. Пациент — интеллигентный человек, играл на народных инструментах (вспоминается всё тот же антисемитский анекдот: «Где два еврея — шахматный турнир, где три еврея — ансамбль народных инструментов»).

Почтенный всегда ко мне ходил с тем, что ему плохо, но лекарств никаких принимать он не хотел, а я должен был говорить ему в ответ: «Ну Ебибаюшка, ну пожалуйста, ну откройте хлебалушко, но положите туда таблеточку!» А он, потупив глазки, отвечал: «Не буду!» и, кокетливо поводя плечиками, добавлял: «Что я знаю, вдруг от лекарств мой печенк-селезенк плохо будет?»

В этот раз я тоже сказал, что особого смысла в наших встречах не вижу, вследствие того, что почтенный не выполняет моих указаний. И народный музыкант стал на меня кричать, что я как врач ему должен, а если не так, то он мне туда-сюда.

Я в подобных ситуациях бывал и ранее — обычно я вызывал ох ранника, но сейчас