Шрифт:
Закладка:
Потянув за ручку двери, Малькольм думал, что из этого сохранилось в памяти Томми. Комната была в еще большем беспорядке, чем он боялся. Малькольм и Хизер уже давно перестали надеяться, что Томми когда-нибудь приедет их навестить, а своих детей у них не было. Они оставили в комнате одну кровать, да и то только потому, что ее было бы слишком трудно вытащить. Ее не застилали уже много лет, так что матрас был погребен под горой книг и старых журналов. Пол был заставлен коробками, в них лежали вещи им ненужные, но избавиться от них не хватало духу: сломанный приемник, который Малькольм одно время собирался починить, календари, которые каждое Рождество присылала им сестра Хизер и которые Хизер сохраняла ради рецептов (но никогда ими не пользовалась), игрушечный поезд из детства Малькольма, к которому он испытывал странные сентиментальные чувства, туристические буклеты, которые Хизер хранила, потому что, как она говорила, ей нравилось разглядывать фотографии. Культурный слой, нарастающий, когда так долго живешь в одном доме.
Там было и несколько коробок с вещами Хизер: ее одежда и некоторые украшения, сохраненные Малькольмом, плюс початый флакон духов; он иногда прокрадывался сюда и, смущаясь, подносил бутылочку к носу, отчего его захватывало чувство одновременного присутствия и отсутствия жены. Он бы никогда все это не выкинул, но в последнее время стал осознавать, что это странно — держать ее вещи в их спальне, там, где они всегда были: туфли и платья в шкафу, лак для волос и крем для лица на тумбочке. Возможно, размышлял он, в этом есть что-то «нездоровое», как сейчас принято говорить. Во всяком случае, Фиона Маккензи придерживалась именно такого мнения — она добрая женщина, но считает, что все знает лучше всех. Так что перенести все эти вещи в пустую комнату было разумным компромиссом.
В комнате стоял затхлый запах — чувствовалось, что она старая, подумал Малькольм. «Как и я сам», — добавил он про себя. Ему было шестьдесят два, но ощущал он себя старше.
— Тут надо кое-что расчистить, — произнес он и чуть не рассмеялся оттого, каким это было преуменьшением.
— Беспорядок меня не смущает, — ответил Томми.
— Мы можем что-то из этого отнести в сарай. Там в это время года не очень сыро, и я накрою сверху парусиной.
Следующие полчаса они молча работали — спускали коробки и сумки и выносили их в маленький сарайчик на заднем дворе. Тайком, пока Томми был на улице, Малькольм отнес несколько коробок с вещами Хизер, включая ту, где были духи, обратно в свою спальню и аккуратно поставил их на дно шкафа.
Когда большая часть пола и кровать были освобождены от хлама, оба они вовсю чихали. Малькольм подошел к кровати, встал коленями на матрас и стал открывать подъемное окно, — дерево покоробилось, так что оно поддалось только после нескольких рывков. Сырой запах вечернего дождя ворвался в комнату.
— Надо проветрить. Извини, что так пыльно, — он снова огляделся. — Нужно хорошенько пропылесосить.
— Я займусь этим, — сказал Томми.
— Хорошо, — кивнул Малькольм.
Он вытащил из кладовки пылесос и, пока Томми пылесосил, принялся искать чистые простыни, запасное теплое одеяло и подушки, которые, он точно знал, были у Хизер где-то припрятаны. Наконец он нашел их — они были запихнуты на верхнюю полку шкафа у них в спальне. Он боялся, что белье пропахло плесенью, но Хизер все аккуратно упаковала, а одеяло и подушки засунула в большой пластиковый мешок. Чудо, а не женщина.
Когда Малькольм вернулся в комнату, Томми выключил пылесос и, опершись на трубу, обозревал дело рук своих.
— Неплохо получилось, — сказал он.
— Да. Стало гораздо лучше, — одобрил Малькольм. Он вспомнил, как Томми ребенком вытирал пыль или мыл посуду и как он всегда хотел, чтобы его труды не остались незамеченными. Малькольм снова огляделся и произнес, понимая, что получается немножко смешно: — Да комнату не узнать.
Томми выдернул пылесос из розетки и смотал шнур, а Малькольм положил постельное белье на кровать. Но когда он начал расправлять простыню, Томми сказал: «Я сделаю» — и подошел к нему, как будто хотел забрать ее.
— Да ладно, давай я.
— Нет, я сам.
Малькольм отступил, удивленный настойчивостью Томми.
Неужели он помнит все те разы, когда им с Хизер приходилось перестилать ему постель в детстве? Малькольм надеялся, что дело в чем-то другом.
Спустив пылесос вниз, он заметил на обувнице рюкзак Томми. Когда Малькольм его поднял, он показался ему слишком легким. Он вообще привез с собой какие-нибудь вещи, кроме тех, что на нем? А они были никак не по погоде.
В комнате Томми аккуратно натягивал простыню на углы матраса.
— Я принес твою сумку, — Малькольм поставил ее рядом с дверью, чувствуя, будто переступил какую-то грань, как-то нарушил личное пространство Томми.
— Спасибо, — поблагодарил Томми.
Они немного помолчали.
— Ванная дальше по коридору, — сказал Малькольм.
— Я знаю. Я помню.
— Ну да, конечно. — И снова помолчали, потом Малькольм произнес: — Ладно, я пойду займусь ужином. Спускайся, когда будешь готов. Не торопись.
Он вышел из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.
В кухне Малькольм обозрел содержимое холодильника. Он был так потрясен приездом Томми, что ему пришлось долго собираться с мыслями. Он решил разогреть остатки пирога с курицей, приготовленного пару дней назад, но на двоих его не хватит. Есть же картошка, внезапно сообразил он; печеная картофелина, немного овощей и пирог — они наедятся. Он услышал, как наверху включили душ, как зашумели трубы, и с облечением понял, что Томми прямо сейчас сюда не спустится.
Когда Томми пришел, ужин был уже почти готов и Малькольм накрывал на стол. Волосы Томми были влажными после душа, но на нем была та же красная в клеточку рубашка, тот же свитер и те же джинсы, что и раньше. Томми нерешительно мялся у двери, пока Малькольм не сказал: «Садись». Тут его осенило, что надо предложить Томми выпить, но сам он почти не употреблял, так что в доме была только бутылка виски и какое-то старое шерри еще с тех времен, когда Хизер была жива. Виски, подумал он, будет в самый раз, но когда он предложил его Томми, смущенно извинившись, что у него нет ни пива, ни
