И она помнила, каким Томми стал потом. Как он в десять или одиннадцать лет с искаженным от ярости лицом швырнул в нее что-то — вазу, что ли? Какую-то вещь Хизер, которая разлетелась вдребезги, чуть-чуть не попав Фионе в голову. В него тогда словно бес вселился.

— Не хочешь кекса? — спросила она Гэвина, стараясь смягчить ту резкость, с которой говорила до этого, стараясь пригладить воспоминания о Томми. — Мы и половины съесть не успеем, прежде чем он зачерствеет.

— Ну, — ответил он, — было бы неплохо.

Не было никакой возможности предвидеть то, что случилось, твердила про себя Фиона, доставая из шкафа на кухне кекс и отрезая Гэвину большой кусок, а себе — поменьше. И вообще, успокаивала она себя, как обычно (хотя это не очень помогало), никто не может знать, что творится за закрытыми дверями.

2

Нет, Малькольм не ждал его. Когда вечером он открыл дверь и увидел в сгущающихся сумерках, что за ней стоит Томми, он был так потрясен, что на некоторое время потерял дар речи.

Конечно, Томми выглядел теперь совсем по-другому. Это был взрослый мужчина, ничуть не похожий на того мальчика, который много лет назад отсюда уехал. Но Малькольм узнал бы его где угодно, сколько бы лет ни прошло. Хуже всего было вот что: мальчик с возрастом не стал походить на Катрину. Нет, он был очень похож на Джона — такие же темно-карие глаза, такой же резко очерченный подбородок. И худощавым он был, как отец. Сходство было разительным. Малькольму оставалось только надеяться, что Томми этого не осознавал.

Шел дождь, хотя и не сильный, что для этих мест было редкостью. Но одежда человека, стоявшего у него на крыльце, не подходила ни для какой погоды на Гебридах. На Томми были только джинсы и свитер, а на ногах — кеды с тряпичным верхом. На плече висел рюкзак, но он вряд ли набит вещами, и уж точно там нет подходящей обуви и непромокаемой куртки.

— Томми, — сказал Малькольм, потому что, кажется, это все, что тут можно было сказать.

И тот ответил, посмотрев ему в глаза и сразу же отведя взгляд:

— Привет, Малькольм.

Последовала небольшая пауза.

— Не хочешь зайти? — Так могла бы сказать Хизер, и на несколько секунд у Малькольма перехватило дыхание оттого, как сильно он по ней скучает. Но потом внимание переключилось на чужака — и никакого не чужака, — переступившего порог, и вот в первый раз за двадцать лет Томми оказался в его доме.

— Надеюсь, ты не против… — начал Томми, но запнулся и оглядел узкую прихожую, как будто не понимая, как здесь очутился. Малькольм подумал, что она должна казаться ему теперь гораздо меньше: взрослый Томми занимал много больше места, чем ребенок.

Томми засунул руки в карманы, расправил плечи и снова заговорил:

— Я знаю, это странно — просто так объявиться здесь. Мне надо было позвонить, или написать, или… прислать имейл, или еще что-то, — он издал короткий смешок, не очень похожий на смех. — Правда, у меня нет твоего имейла. И телефона тоже нет. Не смог его найти.

— У меня нет имейла, — ответил Малькольм, думая о том, как странно слышать этот глубокий мужской голос, исходивший от Томми, от лица Джона. Выговор у Томми был тоже неожиданным. Какой-то неопределенный: не вполне шотландский, не вполне английский — прошлое Томми в нем едва угадывалось. — Я так и не смог со всем этим освоиться, — добавил Малькольм, чтобы прервать затянувшуюся паузу. — У Хизер лучше получалось. У нее был почтовый аккаунт и ноутбук. — Вдруг он осознал, что говорит, только чтобы заполнить неудобную тишину, и замолчал.

— А где Хизер? — спросил Томми, заглядывая через плечо Малькольма в кухню, как будто она действительно их там дожидалась. И Малькольма как обухом по голове ударило: ведь Томми ничегошеньки не знает, совсем ничего, словно все эти годы он лежал в земле, а теперь вот восстал из мертвых и стоит как ни в чем не бывало в прихожей у Малькольма, счищает грязь со штанов и спрашивает про Хизер.

Им обоим придется это вынести.

— Она умерла, — ответил Малькольм, — почти шесть лет тому назад.

Эти слова так поистрепались, что Малькольму уже не было больно. После смерти Хизер он в последний раз попробовал связаться с Томми, но единственный номер, который у него был, — Генри, двоюродного брата Томми, — больше не работал. Он был слишком погружен тогда в собственное горе, чтобы чувствовать досаду. А теперь уже давно выкинул Томми из головы.

— Инсульт, — продолжал он. — На самом деле два. Оба серьезные. После первого она прожила еще несколько лет, но потом у нее случился второй. — Томми молча глядел на него, так что Малькольм добавил: — Но она оставалась самой собой. До конца.

— Но… она же была такой молодой, — вздохнул Томми, и Малькольм поразился, насколько он огорчен. Ведь в конце концов, кем ему была Хизер?

— Ага, — кивнул Малькольм. — Слишком молодой.

Томми молчал.

— Проходи на кухню, — спохватился Малькольм. — Хочешь чашку чая?

— Да. Пожалуйста.

— Кидай свой рюкзак сюда пока что, — сказал Малькольм, показывая на обувницу у двери, и Томми так и сделал, а потом прошел за ним в маленькую кухню.

Надолго ли он приехал, спрашивал себя Малькольм, стараясь не паниковать. По крайней мере на два дня: до пятницы парома на большую землю не будет. Свободная комната была в ужасном состоянии — вся в пыли, завалена книгами и хламом до потолка. Малькольм постарался представить, что бы на его месте сделала Хизер. Ее-то ничто на свете не могло смутить. Она бы сказала ему, что надо решать проблемы по мере их возникновения, и занялась бы чаем. Так что, пока Томми сидел за столом, Малькольм привычными движениями набирал воду в чайник, доставал чашки и чайные пакетики, вынимал молоко из холодильника и собирался с духом. Старый чайник закипал с таким шумом, что разговаривать было невозможно, за это Малькольм был ему благодарен.

Он осторожно взглянул на Томми. Тот сидед тихо, положив руки перед собой на стол, как ребенок, который изо всех сил старается быть послушным. Но глаза его бегали по комнате, а когда он чувствовал, что Малькольм на него смотрит, тотчас же переводил взгляд обратно на руки. Интересно, подумал Малькольм, узнает ли он дом? Он стал вспоминать, но так и не