Шрифт:
Закладка:
— Нелепая машина, — сказал он.
Малькольм решил не обижаться. Ему нравилось видеть, как Томми смеется. Поднимаясь по лестнице, он все еще ухмылялся и качал головой.
КОГДА ТОММИ СНОВА ПОЯВИЛСЯ на кухне, Малькольм уже занялся ужином. Томми был одет в старые вещи Малькольма, и это, похоже, его смущало. Малькольм не стал ничего ему говорить, но был рад, что Томми надел более подходящую одежду, особенно толстый свитер.
— Тосты с фасолью подойдут? — спросил Малькольм.
— Ну, — ответил Томми. — Конечно. Спасибо.
Малькольм заметил, что выговор племянника слегка изменился, теперь он говорил почти как шотландец.
Пока Малькольм разогревал фасоль, Томми болтался на кухне, время от времени предлагал свою помощь, перелистывал газету, лежавшую на столе, но, кажется, на самом деле не читал ее. Надо было взять пива в магазине, пожалел Малькольм. Что-то предложить Томми, чтобы разрядить принужденную атмосферу, которая опять у них установилась. Но когда он извинился и пригласил завтра сходить за пивом, Томми отказался:
— Нет. Спасибо. Я не пью.
— Да ты из рода ли Бэрдов? — воскликнул Малькольм и сразу же пожалел о сказанном. — Я и сам не особенно употребляю, по правде говоря, — поправился он.
— Я пил, — ответил Томми. — Вообще-то, я много пил. Недавно завязал. Это стало… выходить из-под контроля.
О боже, подумал Малькольм. Вот ведь какое дело.
— Мудрое решение, — сказал он, стараясь говорить нейтральным тоном.
Когда он положил еду, Томми оценил: «Выглядит аппетитно» — и на некоторое время вновь погрузился в молчание.
Тарелка Томми уже почти опустела, и только тогда он произнес:
— А большинство… — остановился он и начал заново: — Как ты думаешь, меня тут все помнят?
Малькольм взглянул на него.
— Да.
— На пароме со мной ехал мужчина, — продолжал Томми. — Он живет здесь. Росс что-то там.
— Росс Джонстон, надо полагать.
— Он разговаривал со мной, — сказал Томми. — Много.
— Тогда это точно он.
— Он, кажется, узнал меня. А потом, когда я назвал свое имя…
Надо к этому привыкнуть, подумал Малькольм. По крайней мере, можно быть уверенным, что Росс за пару дней разнесет новости по всему острову, даже без помощи Кэти и Фионы, так что люди, встретив Томми, не будут на него пялиться.
— Ты не помнишь его? — спросил он.
— Вообще-то нет.
— Он любит поговорить, что есть, то есть.
— Да уж, — произнес Томми с чувством.
— Мы, наверное, все к нему уже привыкли, — сказал Малькольм. — Но как он меня бесил! Я даже с ним однажды подрался.
— Не может быть.
— Трудно поверить, да? Мы были подростками. Это был единственный раз в моей жизни, когда я дрался. — Не считая отца.
— А в чем было дело? — поинтересовался Томми. — Я уже и не помню.
— Девушка?
Малькольм рассмеялся.
— На острове никогда не было столько девушек, чтобы из-за них драться. Нет, я не помню, в чем было дело. Но уверен, что это была какая-то глупость.
Томми отхлебнул воды и сказал:
— Не могу себе представить, чтобы ты с кем-нибудь дрался.
— Ну, это было всего один раз.
Томми посмотрел в сторону, глянул в окно, хотя там не было видно ничего, кроме темноты.
— А я часто дрался, так ведь? Когда стал жить у вас.
— Ну, — осторожно ответил Малькольм. — Время от времени.
— Я разбил нос Ангусу Макинтайру. И кажется, сломал его.
— Так и было. Ты его сломал. — Это не было последней каплей, но одной из последних.
— Мне всегда было за это стыдно, — признался Томми.
— Ты был еще ребенком.
У Малькольма были свои стыдные воспоминания.
В тот последний год с Томми, а еще больше — когда он уже уехал, Малькольм часто задумывался, винил ли Томми их в случившемся так же, как они винили сами себя, не поэтому ли он так часто терял контроль над собой, как будто бы их ненавидел. Хизер хотела, чтобы Томми опять стал ходить к психологу на большой земле — он прекратил это делать, когда ему исполнилось девять, и ни в какую не желал начинать снова, — кричал, ругался и даже швырял мебель, так что Хизер пришлось отступиться.
Конечно, они должны были настоять на своем.
— Он не на нас злится, Мэл, — сказала Хизер однажды после одного особенно неприятного скандала: они слышали глухие удары, Томми, как обычно, колотил стены своей комнаты. — Он просто злится. И ему ужасно больно. И только на нас он может отвести душу. Никого больше не осталось. У него больше никого не осталось.
И все-таки, все-таки, они его подвели.
5
На следующий день Малькольм встал рано и с некоторым облегчением отправился помогать Роберту чинить изгородь на утесах.
Он спросил у Томми: «Ничего, что я оставляю тебя одного?», и, конечно, Томми ответил отрицательно.
Малькольм с Робертом молча работали несколько часов на утесах у западного берега — вбивали новые деревянные столбы, а старые, прогнившие, складывали в кузов грузовика. Сильный ветер бил им в лицо, так что разговаривать было затруднительно. Овцы держались в стороне, явно не доверяя тому, что происходит.
Позже тем утром они спасались от ветра в грузовике и пили кофе из термоса.
Наконец Роберт сказал, как Малькольм и ожидал:
— Я слышал, Томми вернулся.
— Это правда.
Некоторое время Роберт больше ничего не говорил. Они прихлебывали кофе из пластмассовых стаканчиков.
В конце концов Роберт произнес:
— Давненько, да? Давненько ты о нем ничего не слышал. — В устах Роберта это означало любопытство.
— Давно, да.
— У него все в порядке?
— Вроде бы да.
— Странно, — сказал Роберт, — я имею в виду, ему должно быть странно. Вернуться сюда.
— Ну.
— И для тебя тоже.
Малькольм кивнул. Они допили остатки кофе и вернулись к работе. Но Малькольм, кажется, понял, что происходит. С возвращением Томми люди начали смотреть на него и вспоминать. Такого не было уже много лет. Когда Томми уехал, Малькольм почувствовал, что нить, связывавшая их с ним, ослабла. Она не порвалась окончательно, но стала не такой тугой. И через несколько лет он ощутил, что в глазах окружающих снова стал просто Малькольмом, а не братом Джона. И все-таки. Иногда он замечал, как в баре на него смотрит Дейви или как запинается Кэти, отсчитывая ему сдачу, и он понимал тогда, что они задаются вопросом: а что он знает?
Хизер, конечно, уверяла его, что он слишком чувствительный и выдумывает проблемы там, где их вовсе нет. «Это твои друзья, —
