И по лицу было видно, что никто его теперь не удержит — уйдёт непременно.

— Раскипятилась баба, — заметил кто-то со смехом, — обойдётся, она отходчивая. Ты не сердись на неё.

Ей пожелали счастливого пути и разошлись по домам с нечаянной мирской сходки.

— Небось спать захотелось? — спросила тётка Устинья гостью.

— Да ещё как! — ответила та, зевая, и подумала с беспокойством: «Где тут все улягутся? Семья-то велика».

Но хоть и мала избёнка, а всех вместила, всем нашлось место. Кто лёг в горнице на полу, кто на печи — не испугался жары. А Груне постелили чистой соломы в кухне на широкой лавке.

Ох, как она уморилась! Ножки-ходуножки гудят, разбитые, ведь всё босиком да босиком идёт. Но уснуть сразу не смогла. Встаёт перед глазами увиденное за день. А тут ещё часики-ходики мерно тикают на стене. И хозяйка возится рядом. То засыплет золой чуть тлеющие угольки, чтоб наутро раздуть огонь, тогда и спичек не придётся расходовать. То ворочает тяжёлые чугуны, то выйдет за чем-нибудь в сенцы или сарай. Много в крестьянском хозяйстве дел. Одно кончаешь, за ним ещё больше выстроилось в очередь.

Так и не дождалась Груня, когда хозяйка ляжет, уснула. Утром встала ни свет ни заря, а печка уже топится.

— Умывайся, — сказала тётка Устинья, — да поешь в дорогу, всё на столе.

А когда Груня позавтракала и взяла в руки свой посох, хозяйка разбудила старшую дочь.

— Смотри за печкой, чтоб пожару не случилось, — наказала она ей. И вышла проводить Груню, показать покороче тропку, которая ведёт к большаку.

— Прощай, тётушка Устинья, — поклонилась Груня доброй женщине, когда они вышли за околицу. — Сто лет тебе жизни.

— Тебе тоже, — ответила тётка Устинья. — На́ вот, возьми на дорогу. — И отдала ей свёрток с хлебом и кусочком сала.

Груня взяла.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Буду тебя помнить.

— Иди, милая, — сказала ласково на прощанье тётка Устинья. — Побереги там себя.

И пошла не оглядываясь: некогда ей, дома дел непочатый край.

В ГОРОДСКОЙ УПРАВЕ

Всё чаще стали попадаться подводы, одни обгоняют, другие едут навстречу. Совсем близко губернский город Орёл.

Груня поднялась на возвышенность и оттуда увидела город на дне огромной котловины, там, где река Орлик впадает в Оку. На берегу дымятся трубы фабрик и городских бань. И далеко, глазом не окинуть, уходят улицы. Большой город Орёл.

Сердце замирает от волнения. Не затеряться бы ей тут, не испугаться. Дело у неё немаловажное, надо довести его до конца.

Идёт Груня и в мыслях разговаривает с важными особами, которые должны решить её судьбу. Она их ещё не знает, но будто видит перед собой и старается убедить, чтобы не отказали в её просьбе. Пусть только возьмут учиться, а она все силы отдаст ученью.

Но сначала надо разыскать городскую управу. Ольга Андреевна наказывала в Севске: «Обратитесь сразу в управу, там должны знать про общество Красного Креста».

Груня шла по городу и пугалась быстрых экипажей — мчатся, будто волки их догоняют. Некоторые так и просто готовы были вылететь на тротуар, и не только Груня — все прохожие шарахаются от них в испуге.

Вокруг всё удивляло. Какие высокие дома! Длинные торговые ряды. А Воздвиженская площадь даже больше, чем Соборная в Севске.

«Театр». «Гостиный двор», — читала про себя Груня подряд все вывески. Хорошо быть грамотной, никого не надо просить почитать, что, мол, там, самой всё ясно.

Наконец добралась — перед ней дом с большими колоннами, городская управа… Она с трудом открыла тяжёлую дверь и вошла в здание управы. Но дальше порога её не пустили; строгий сторож спросил:

— Ты зачем сюда?

Груня поклонилась ему и сказала:

— Мне, мил-человек, узнать надо про курсы Красного Креста. Где они у вас тут?

— Не слыхал про них, — ответил сторож.

— Да как же так? — всполошилась Груня. — Или я зря шла к вам столько вёрст? Что ж мне теперь делать, головушка моя горькая?! Хоть плачь.

Но не заплакала, только рукой махнула, будто отгоняя от себя нежданную напасть.

— Погоди, — сказал он подобревшим голосом, — не убивайся. Видишь, идёт господин, он тут работает, спросим его, может, ему что-нибудь известно про Красный Крест.

Сторож показал взглядом на спускавшегося по мраморной лестнице человека в шляпе и с зонтиком в руках. «Зачем ему зонтик, дождя нет?» — неожиданно для себя подумала Груня. Но потом увидела, что человек опирается на зонт, будто на костыль.

Сторож одёрнул пиджак и спросил господина про курсы Красного Креста. Тот удивился:

— Зачем они тебе понадобились?

— Не мне, вот она интересуется, — объяснил сторож и показал рукой на оробевшую Груню.

Господин окинул её насмешливым взглядом и спросил:

— Учиться задумали?

Груня с готовностью кивнула.

— А позвольте поинтересоваться, вы азбуку знаете? Сумеете «аз» от «буки» отличить? — с издёвкой продолжал он.

— И читать, и писать могу, — с достоинством ответила Груня. — А ты, барин, не смеялся бы, а лучше растолковал про курсы, коль знаешь что. — И добавила укоризненно: — У нас в Матрёновке никто не стал бы тебя высмеивать, помогли бы за милую душу.

Насмешливый господин сразу стал серьёзным, будто устыдился Груниных слов, и вежливо проговорил:

— В Орле нет курсов Красного Креста. Я знаю это определённо.

— А где ж тогда есть? — чуть слышно промолвила Груня.

— Скорей всего, в Москве. Так я полагаю, — раздельно и чётко произнёс он.

— А до Москвы отсюда далече?

— Вёрст триста будет.

Груня ахнула:

— Милые мои, далеко-то как! — И тут же решительно проговорила: — Делать нечего, надо идти.

— Неужели пешком? — удивился строгий господин.

— Триста вёрст — не ближний свет, — заметил сторож, — мужику и то не под силу.

— Ничего, — уже спокойно сказала Груня. — Ничего. — И попросила сторожа: — Сделай милость, укажи, по какую руку идти мне на Москву, как выйду из дверей, по левую или правую.

— Пойдёшь сразу направо, а там за первый угол завернёшь, — объяснил сторож и повторил: — Сразу направо, запомнила?

— Запомнила, — сказала Груня. — Теперь я пойду. Спасибо на добром слове. — И она вышла на улицу.

А господин и сторож стали рассуждать, дойдёт или не дойдёт девушка до Москвы.

— Отчаянная, — сказал о ней сторож с одобрением.

— Сильная, с характером, — задумчиво произнёс господин. И добавил с неудовольствием: — Ученье свет, а неученье тьма! Все учиться захотели. Пахать и сеять некому будет скоро.

Он почему-то рассердился, кивнул сторожу и вышел на улицу, сильно хлопнув дверью.