Читать онлайн Истребление персиян - Татьяна Никитична Толстая

Татьяна Толстая, Александр Тимофеевский

Истребление персиян

© Толстая Т.Н., Тимофеевский А.А.

© Бондаренко А.Л., оформление

© ООО “Издательство АСТ”

* * *

Издание осуществлено при поддержке тех, кто знал и любил Шуру.

Издательство благодарит наследников Тимофеевского, его друзей, составителя и авторов книги за предоставленные для публикации фотографии из их архивов.

Татьяна Толстая

Дерево и воздух

Я уже не помню, когда и как познакомилась с Шурой, он тоже не вполне был уверен. Наши версии в любом случае расходятся, а Лена Веселая думает, что мы с ним впервые встретились на ее дне рождения, который совпадает с Шуриным: 14 августа.

Но это не так. Есть мнение, что мы знакомились дважды. Первый раз – в темном прокуренном коридоре “Московских новостей”, я для них писала какие-то сиюминутные по смыслу и неважные по качеству колонки. Помню, там еще стоял, подпирая нечистую стенку, “Вася” – Андрей Васильев, в то время еще не круглосуточно пьяный, не могучий и не разочарованный во всём на свете.

“Сейчас на Гоголевском бульваре один мент сказал другому: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам»! Я в ахуе”, – мрачно рассказал Васильев. “Это великий Вася”, – подсказал чей-то голос. Может быть, Шурин.

Это вот я запомнила, маленькую фигуру Васильева вижу, а Шуру, красивого, огромного – под два метра ростом, – не вижу, хотя, как выяснилось, он там был и Гамлетом в ментовском исполнении тоже восхитился.

Прошлое затонуло, и отдельные картинки вылавливаешь из темных вод времени словно бы багром. А они разбухли и исказились.

А после она выплывает,

Как труп на весенней реке,

Но матери сын не узна́ет,

И внук отвернется в тоске.

Стало быть, начало девяностых, время шаткое и смутное: недавно сгорел Дом Актера на Тверской (подожгли). На месте сгоревшего здания сейчас сплошной гламур, мрамор, эскалаторы с музыкой и прочие духи и кожаные изделия за хуллион рублей, бери не хочу; и следа не найти от прежней жизни. Водишь, водишь руками, – нет, дверь в прошлое плотно закрыта, и не узнать: где тут был вход в магазин “Мясо”, – там, где из-под полы можно было купить отруб без костей и даже говяжий язык – розу советского застолья? Где знаменитый сортир, в котором шла подпольная торговля джинсами, косметикой и всяческим дефицитом? Московские красавицы выпархивали из сортира с французскими духами, из “Мяса” – с окороком на ужин; красота спасала мир в самые темные дни.

Я тогда жила в Америке, приезжала один-два раза в год, ничего не понимала в происходящем, вертела головой по сторонам и снова уезжала. Шура что-то почувствовал, откуда-то возник, что-то щелкнуло, – и вот он уже друг и брат на всю оставшуюся жизнь. На всю ему отведенную жизнь.

* * *

Многие напишут о том, что Шура – последний человек Возрождения, потерянный брат Леонардо, всё понимающий в высоту и в глубину; или что он – последняя, заблудившаяся в петербургских метелях фигура Серебряного века с душой истонченной, эротической, отравленной красотой этого мира; или что он, наоборот, человек короткого и блистательного пушкинского отрезка времени: карты, попойки, стихи, bon mots, застолья поэтов и остроумцев, а надо всем – зависшая, несдвигаемая туча вечного самодержавия. Или что он – последний патриций, последний хранитель великой римской культуры, и вот сейчас падет Рим, ворвутся гунны, и библиотеки погибнут в пламени новых времен.

Это так, всё верно. Таким он и был – и тем, и этим, и еще тем, и описать это удивительное явление, эту необыкновенную фигуру не под силу в одиночку ни одному человеку. И не потому, что такого писателя не найдется, а потому, что Шура был одновременно всеми этими аватарами, он был разнообразен и един, он был циничен и патологически добр, он был уступчив и упрям в одну и ту же единицу времени. Он был многомерен, и многомерен в глубину – а в глубине не видно.

Как описать гения? – никак, читайте Шурины тексты, какой-то свет прольется, расщепленный призмой наших усилий, какой-то ветер подует, что-то приоткроется. Что-то мы поймем, что-то уроним и потеряем.

Шурины тексты собраны и изданы в двух книгах героической Любой Аркус. Шура не хотел, сопротивлялся, уклонялся, ленился, не был уверен, отмахивался, – всё делал, чтобы не браться за этот труд. Шура был скала (мягкая скала), но Люба была таран. Книги вышли – это “Весна Средневековья” и “Книжка-подушка”, издательство журнала “Сеанс”. Тот, кто прочтет эти книги, почувствует, что в его сознании появилось новое измерение. Или так: в вашей комнате, знакомой и привычной, вдруг проступает дверь в стене – дверь, которой раньше тут не было. Вы распахиваете ее – и ах! – простор, луга, сады, какие-то скалы, какие-то моря, и деревья, деревья, деревья.

Шура не написал и сотой доли того, что мог бы. Ему было лень. Он хотел наслаждений: любовь, эрос, дружба, красота, еще раз красота, чувства, еще раз красота, вот это вот всё. Он любил чужой ум – это красиво; а если ум замусорен в человеке, то надо просто этому человеку помочь: отмоем ваш брильянт, и как же он славно засверкает! Шура отмыл парочку бриллиантов, и теперь эти люди прекрасно пишут, но он также потратил немало сил впустую, отмывая обычную щебенку, – конечно, безрезультатно.

* * *

Есть такой забавный психологический тест. Вы со своим верблюдом идете через пустыню. Жара. Вдруг на вашем пути – ведро воды! Что вы сделаете? Ответы самые разные:

– выпью ведро сам, верблюду не привыкать;

– поделюсь с верблюдом;

– напою верблюда, ведь ему тяжелей, чем мне;

– обольюсь холодной водой, и т. д.

Вы идете дальше, и вам встречается оазис, где растут пальмы, журчит вода и пасутся красивые лошади. Что вы сделаете?..

Вы идете дальше, и на вашем пути вырастает стена. Она простирается вправо и влево до горизонта. Что вы сделаете?.. (Тут, помимо типичных ответов вроде “пойду направо или налево, должна же стена когда-то кончиться”, есть и такие: “сяду и заплачу”, или: “а я ее перелезу, ведь не сказано, что она непреодолима!”.)

Мне было очень интересно, как Шура решит вопрос со стеной. Предстанет ли она перед ним высоченной? Или низенькой, как глинобитный дувал? Будут ли в ней двери, лазейки, калитки? Но Шура до стены не дошел. Он заявил мне:

– Я останусь с красивыми лошадьми.

– Шура, но тест еще