Шрифт:
Закладка:
Улики, которые я ищу сейчас, совсем иного рода: это мерзость. Будь я посмелее, стал бы рыться в помойках, но риск слишком велик. Лаура любит рок-музыку. Ее любимые цвета – черный, фиолетовый, синий. Ей нравится писать. Во время поездок в метро она слушает музыку, вставив в уши миниатюрные наушники. Совсем как я, когда возвращался с Эльбы.
Бывают моменты, когда мне хочется сбросить маску. Подойти к ней и спросить: как это было? О чем он говорил с тобой? Был ли он, по крайней мере, ласковым?
Если бы из данных следствия, свидетельских показаний и собранных улик выяснилось, что он прикасался к ней, я бы, наверно, покончил с собой. Когда я говорю об этом Наиме, она хмурится: «Ты все еще чувствуешь себя виноватым». Но она не совсем права: я чувствую, что перестал существовать, как если бы источник, из которого я произошел, оказался иллюзией. Так или иначе, есть хотя бы одно смягчающее вину обстоятельство: Лаура не заявляла о каких-либо действиях сексуального характера со стороны похитителя. Это уже кое-что. Будем довольствоваться этим.
Сенсационная новость: Лаура категорически отказалась поделиться своей историей в книге или в фильме, хотя ей предлагали за это кучу денег. Люди, для которых истории, рассказанные по телевизору, – хлеб насущный, несколько недель называли ее идиоткой: она провела в заключении четырнадцать лет, неужели ей за это не причитается приличная компенсация? Всем хотелось услышать ее имя, увидеть ее лицо. Некоторые сожалели, что она не участвует в вечерних ток-шоу: рейтинг взлетел бы до небес; кое-кто даже предлагал выдвинуть ее кандидатуру на предстоящих выборах. Люди порой способны на прямо-таки немыслимое непотребство. Хотя не сыну маньяка это говорить.
Все, сказанное сыном маньяка, звучит странно, каждый его жест настораживает. Жители нашего городка подозревают, что во мне бродит тот же яд, что в моем отце, или, во всяком случае, что его влияние не могло не сказаться на моей личности. Я и сам так думаю. И мне нелегко выкинуть из головы эти мысли.
В мои тридцать два года у меня нет подружки. Немногочисленная родня испарилась, как и друзья, даже старые и близкие. Они по-своему старались сохранить нашу дружбу, цеплялись за нее когтями и зубами. Но не смогли. Ни один не выдержал. Ведь это было слишком. Быть постоянными свидетелями моих мучений – тяжелая работа: я не могу требовать этого от людей. Пригласить меня на рождественский ужин… Это требовало такого напряжения душевных сил, что портило праздник всем присутствующим. И проблема не в том, что мой отец – это мой отец. Проблема в том, что я – его сын.
Но я не планирую бегство, хотя Наима не исключает для меня подобный вариант: исчезнуть, возможно, даже сменить имя. Это был бы серьезный шаг, последствия которого со временем могли бы затронуть мою когнитивную структуру.
Иногда я рисую его себе в воображении. Беру, например, имя Пьеро Берти и спрашиваю себя: можно ли поверить, что у меня физиономия Пьеро Берти? Или, скажем, Саверио Марки? Иногда я придумываю и более экзотические псевдонимы… Учитывая специфику моего положения, суд мне не откажет. Читаю в газетах о виновниках разных трагических событий и на секунду примеряю на себя их имена, как примеряют пиджак: подходят они мне или нет? Это трудное упражнение, даже если выполнять его только в воображении. Как я смотрюсь с именем Филиппо? Или Джованни? Или Питер? Предлагать такой кульбит человеку моего возраста – это бестактно. Наима говорит очень складно: к концу каждого сеанса она остается при своем мнении. Для вида я соглашаюсь, хоть и с некоторым трепетом:
– Если завтра я проснусь, и меня будут звать Андреа, возможно, это изменит всё.
– А что, для вас это было бы проблемой? – каждый раз спрашивает она.
Незнакомым людям все равно, как меня зовут. Я могу придумать себе имя, похожее на пароль от Wi-Fi, где будут строчные и прописные буквы. Но попробуй объясни это двадцати тысячам жителей нашего городка. Все знают, кто я и откуда. Я рожден и взращен в чертогах Зла. Они не могут отделить меня от моего отца. Задача и вправду нелегкая, даже для меня: моя идентичность не сводится к тому, как воспринимаю ее я; не менее важно и то, как воспринимают ее другие. И теперь я увяз в этом. Первичный бульон возник в 1986 году, когда я родился, и существует до сих пор. Обнулить чье-то имя значит обнулить чью-то жизнь. Первое, что следовало бы сделать, – уйти. Если хочешь поменять документы, ты должен действительно порвать с прошлым, иначе твой поступок будет фиглярством. Растворись в пустоте, и тогда никто не сможет тебя разоблачить.
В статье говорится, что с начала года пропавшими без вести числятся 562 человека. Их следует добавить к остальным 52 990, следы которых затерялись с января 1974 по декабрь 2017 года. Но историю по крайней мере трех маленьких девочек все же удалось воссоздать.
Лаура остается Лаурой, она неподражаема. Впервые я увидел ее на фотографии: следствию надо было удостовериться, что я не замешан в деле, что я действительно ничего не знал о похищениях. Я долго всматривался в это лицо, даже не слышал вопросов, которые мне задавали. Травма была еще слишком свежа, я горстями глотал транквилизаторы. Глаза в глаза с этой девушкой, всего на год-два моложе меня. Больше всего меня поразила ее улыбка: едва заметная тень в уголках рта. Кто-то обессмертил ее в этой фотографии на паспорт. Рядом со мной сидел старый адвокат Мартини, который помнил меня младенцем. При очередном вопросе, оставшемся без ответа, он произнес: «Господа, возможно, мой клиент…» В этот момент я потерял сознание.
Мартини держал меня в курсе всех событий. «Только не читайте газеты, – повторял он. – И не вздумайте включать телевизор». Я даже не мог удрать на край света: в моих показаниях полиция надеялась найти зацепку, которая позволила бы следствию выйти из тупика. Я не присутствовал на судебных заседаниях – не хотел, чтобы мою физиономию растиражировали бульварные газеты; еще раньше я закрыл свои аккаунты в социальных сетях, иначе меня сожрали бы живьем. Но, главное, я не мог представить себе, что увижу отца на скамье подсудимых, словно подручного какого-нибудь босса мафии.
Тем временем клочок земли, которым он тайно владел в течение десятилетий, был перекопан из конца в конец, однако там не
