одного человека, вышедшего из тюрьмы за несколько дней до него. Я хорошо знал этого человека, Гилларда, и понимал, что он как никто подходит для совершения такого преступления, как то, что произошло в Финчли. По пути в Челси я заглянул к себе в контору: дать инструкции клерку и заглянуть в блокнот для вырезок. Там я нашел газетную статью о деле с хлороформом, а также фотографию Гилларда – я собираю подобные сведения. О моих действиях в Челси ты знаешь и так. Я увидел, что одна из панелей была из старой древесины, а остальные – из новой. Заметив «дупло» в старой панели, я задал один-два вопроса. Дело было окончено.

Мы вернулись к ужину. Мне пришёл в голову вопрос:

– Конечно, сейчас все зависит от полиции?

– Определенно. Думаю, что скорее всего Чаллитта и Гилларда арестуют. Гиллард хорошо известен полиции. Вот незадача для оставшегося в живых Кингскоута: он позвал меня расследовать смерть брата, а я выяснил, что тот присвоил бриллианты. Но ничего не поделаешь. Fiat justitia[5], конечно.

– Как же к этому отнесется полиция? Ты ведь обошел ее, а?

– О, с полицией все в порядке. У них ведь не было той информации, которая была у меня – про панели они не знали. Если бы миссис Лэмб обратилась в Скотленд-Ярд, а не к постовому полисмену, то ко мне, вероятно, и не пришлось бы обращаться.

Скромность, в силу которой Мартин Хьюитт называл свои дедуктивные способности «обычным здравым смыслом», побуждала его сохранять уважение к полиции, пусть иные и не соглашались с ним.

Мы сидели и беседовали за десертом, когда произошло одно из тех курьезных совпадений, которые периодически возникают в нашей жизни, но мы зачастую забываем о них, если только они не оказываются чем-то примечательны. В зал вошел молодой человек. Он занял угловой столик у окна в конце зала. Он просидел там какое-то время, прежде чем я я обратил на него внимание. Наконец, он обернулся в мою сторону. Его худое лицо побледнело, и наши взгляды встретились. Это был Чаллитт – человек, о котором мы как раз говорили!

Я в волнении вскочил с места.

– Это он! – крикнул я. – Чаллитт!

Хьюитт встал и попытался удержать меня. Чаллитт, к своему ужасу, заметил, что мы находились между ним и дверью. Он развернулся, запрыгнул на подоконник открытого окна и выпрыгнул наружу. Внизу раздался страшный звон битого стекла, и все бросились к окну.

Хьюитт оттащил меня к двери, и мы спустились.

– Жаль, что ты выдал себя, – сказал он по пути. – Если бы ты молчал, мы смогли бы легко вызвать полицию. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Внизу Чаллитт лежал на куче обломков. Его окружила толпа сбежавшихся официантов. Он пробил толстое окно в крыше холла и теперь лежал на спине. Его унесли на носилках, он был без сознания и через неделю умер от травм позвоночника. Но до этого он успел прийти в сознание и сделать подробное признание – оно с удивительной точностью, вплоть до мельчайших подробностей, подтверждало выводы Мартина Хьюитта. Сразу же после преступления они с Гиллардом расстались, рассудив, что будет безопаснее больше не показываться вместе. Чаллитт утверждал, что после той ночи в Финчли он пережил такие муки от страха и раскаяния, что пару раз подумывал о том, чтобы сдаться. Но когда я внезапно узнал его, он сразу понял, что игра окончена, и воспользовался единственным (и безнадежным) шансом скрыться. Чаллитт до самого конца утверждал, что сам он не совершал убийства, у него и в мыслях не было такого варианта развития событий. Все это дело рук Гилларда, который прислушивался за окном и, поняв, куда клонится разговор, внезапно ударил кистенем Кингскоута по затылку.

Итак, Харви Чаллитт окончил свою жизнь в возрасте двадцати шести лет.

Гилларда так и не арестовали. Нет никаких сомнений – он покинул страну и, вероятно, поселился за границей под другим именем (хотя оно также вполне могло попасть в сводки местной полиции – по иным причинам). Возможно, его даже повесили, и если это так, то не имеет значения, в чем его обвинял местный суд – казнь в любом случае была справедливой.

Дело о слитках с Никобара

I

Все плавание было неприятным, что немного извиняло дурное настроение капитана Макри из Англо-Малайской пароходной компании «Никобар», хоть он и стал на редкость непопулярен среди экипажа. Четвертый и пятый помощники капитана уединились в своей каюте и, углубившись в поиски причин, высказали мнение, что для «старика» путешествие оказалось куда менее выгодным, нежели обычно; в последнее время компания стала снабжать корабли сама. Это сократило заработок, а извлечь прибыль из служебного положения стало сложнее. В подтверждение этому они вспомнили, что стюард точно так же пострадал от введения новых правил (а он на судне был единственным, кого устраивал капитан). Но на самом деле тоска стюарда могла быть вызвана немногочисленностью пассажиров, удручавшей человека, привыкшего прикидывать размер чаевых на месяц вперед. Для стюарда неудачным было все: время года, рейс, количество пассажиров. Так что разговор между четвертым и пятым помощниками был не более чем щебетом желторотых птенцов. В любом случае у капитана еще оставалась перспектива заработать – он собирал на борту всякие диковинки (с явной целью их перепродажи в Лондоне), но такого бизнеса устыдился бы и третий стюард, а для капитана это и вовсе было позором. Но он тщательно старался подстраховаться. Четвертый и пятый помощники часто обсуждали все это и не раз делали намеки третьему помощнику и главному инженеру (те в ответ на это смеялись и подмигивали), а иногда и второму помощнику (тот подмигивал, но не смеялся). Так на борту расходятся слухи.

«Никобар» возвращался в родной порт с несколькими пассажирами, и, как я уже говорил, небольшим основным грузом и золотыми слитками стоимостью в 200 000 фунтов – золото, как обычно, должно быть выгружено в Плимуте. Эти слитки вызывали заметное беспокойство у второго помощника, ответственного за их хранение. Это был его первый рейс после того, как он был повышен с должности третьего помощника, и он не привык к ответственности за груз золота стоимостью в 200 000 фунтов. Старпом невозмутимо указал ему, что это не первая и не самая крупная партия слитков в мире. К тому же были предприняты все меры предосторожности, и ключи от хранилища находились в каюте капитана; так что он должен быть так же спокоен, как