Алексеева заставила себя отвлечься от мрачных мыслей и сосредоточиться на льду, на котором показывали свою короткую программу парники. При взгляде на них действительно получилось забыть о своих проблемах. Эти фигуристы будто были созданы друг для друга. Они идеально выполняли дорожки шагов, предельно близко исполняли вращения и потрясающе синхронно прыгали. Но Таню больше пленили связки между элементами, в которых было много нежности и, возможно, даже любви. Их эмоции во время проката не выглядели наигранно. Они тепло смотрели друг на друга, идеально предугадывали движения партнера. Простые элементы в их исполнении наполнялись особенной эстетикой, которую создавала химия между ними. Партнерша всецело и так отчаянно доверяла себя партнеру, а он с поразительной легкостью подкидывал её вверх, чтобы она исполнила тройной подкрут, а затем безошибочно ловил. У Тани перехватило дыхание. После окончания проката партнер обнял свою хрупкую партнершу, сильно прижимая к себе и тяжело дыша. Затем он обхватил её лицо ладонями и благодарно поцеловал в лоб. Тане показалось, что она никогда раньше не видела ничего более красивого на этой огромной ледовой арене. Она несколько секунд сидела в оцепенении, забыв как дышать.

– Видела?! – визжала Ксения. – Видела?!

– Видела, – тихо выдохнула Таня, всё ещё смотря на лёд.

– Это потрясающе, правда?! – не унималась подруга. Все её эмоции были снаружи, а эмоции Тани – глубоко внутри. Ей казалось, что вместе с этой парой она оставила частицу себя на льду и больше не будет прежней. Она захотела поверить в такую сказку, в которой есть забота, сила и красота. Захотела попробовать довериться мужчине. Она больше не хотела бояться их, как это происходило в случае с отцом. Она хотела встать в пару.

– Таня? – напомнил о себе и своем вопросе Громов, вынуждая партнершу моргнуть и вернуться в реальность из нахлынувших воспоминаний. Перед ней уже стоял глинтвейн, а перед ним – большая тарелка с пастой.

– Всё хорошо? – чуть нахмурился Евгений, внимательнее всматриваясь в лицо.

Татьяна медленно кивнула, пододвинув к себе горячий напиток, и перевела взгляд на окно, за которым, несмотря на поздний час, продолжали гулять люди, скупая приятные безделушки на рождественской ярмарке.

– Может, ты ответишь на этот вопрос? Мне будет проще довериться, если ты начнешь первым. Ты же партнер, вот и веди…

– Я был довольно сильным одиночником, – начал он, удивив Татьяну тем, что не стал спорить или язвить, – но в определенный момент этот спорт мне надоел. Я перестал видеть в нем какую-либо цель и красоту. Я не считал и, если честно, до сих пор не считаю, что мальчику идет на пользу катание в водолазке с блестками вкупе с выражением скорби за весь мир на лице. Очень сложно мужчине-одиночнику за всей этой мишурой оставаться действительно мужчиной. Не многие могут этим похвастаться.

Татьяна согласно кивнула. Доля истины в словах Громова действительно проскальзывала.

– И когда я сказал о своем намерении маме, она решила пойти мне навстречу.

– То есть? – не поверила Татьяна. – Ты уходил из фигурного катания?

– Уходил, – кивнул он, улыбнувшись. Реакция партнерши выглядела смешно, но была искренней. Татьяна была удивлена тому, что после простоя он смог вернуться и добиться нынешнего уровня. А вот Громова задевало, что она не знала о нем тех фактов, которые давно известны его многочисленным поклонницам. Но дело было лишь в том, что когда, к примеру, та же Ксения, сверлила Громова влюбленным взглядом, Татьяна была уверена, что ей точно ничего не светит, а потому в дебри биографии Евгения не лезла, увлекаясь лишь его прокатами.

– И сколько ты не катался?

– Год.

– С ума сойти! – не сдержалась Татьяна и снова развеселила этим Евгения.

– Но потом у меня начались проблемы с поведением, как бывает у многих парней в переходном возрасте, и мама захотела сделать из меня джентльмена, – грустно улыбнулся Громов. – И вот я здесь.

– Коротковато, – резюмировала Татьяна.

Евгений кивнул, соглашаясь с партнершей, а затем приступил к пасте. Татьяна опустила глаза на стол и понимала, что настала её очередь делиться сокровенным, но найти силы для этого оказалось очень сложно.

«Что мне сказать? Что сейчас я не верю в сказки, что перестала видеть романтику в фигурном катании или что в целом разочаровалась в нашем виде спорта?» – задавалась вопросами она.

– У меня всё было наоборот, – грустно улыбнулась Татьяна и увидела, как Громов поднял глаза, будто пытаясь разглядеть её насквозь и предугадать, что она скажет.

– Это понятно, – едва сдерживая ядовитую ухмылку, сказал Громов. – Для одиночницы твои прыжки откровенно слабоваты. Ксюша в этом плане тебе не дала бы форы, если ты осталась бы в одиночном.

– А я уже стала переживать, что тебя подменили, – нарочито натянуто улыбнулась Татьяна, намекая, что давненько не слышала от него колкостей.

– Я сказал правду, – пожал плечами Евгений.

Татьяна это понимала. И поэтому не собиралась обижаться, отмечая, что ей даже нравилась его прямолинейность.

– Мне было пятнадцать, – продолжала рассказывать она. – В сборную тогда не отобралась и не знала, как быть дальше. Не хотелось возвращаться к обычной жизни в Питере и…

– Так ты из Петербурга? – перебил Евгений. Заинтересованность в его глазах теперь смешалась с какой-то странной и глубокой грустью. Будто город этот оставил страшный отпечаток на душе.

– Да, – ответила Татьяна, приложив ладонь к бокалу с глинтвейном и расстраиваясь, что он уже почти остыл. – Там я встала на коньки и там же тренировалась со своим последним партнером.

– А когда была одиночницей?

Татьяна на секунду прервала диалог, чтобы сделать глоток уже едва теплого напитка.

– Жила в Москве, в общежитии при Училище олимпийского резерва.

Евгений тяжело вздохнул, и Татьяна поняла, что он знаком с этим местом не понаслышке.

– Что? – грустно улыбнулась она. – Доводилось бывать?

Перед глазами невольно всплывало общежитие и захламленная маленькая комната, которую Таня делила с тремя спортсменками, и где всегда было душно. Вспомнила, как спала на «втором этаже» двухъярусной кровати. И как успокаивала себя каждую ночь, что она не в общежитии с чужими людьми, а на второй полке поезда, и что скоро приедет туда, где ей будет хорошо.

– Доводилось, – мрачно ответил Громов и вызвал новые вопросы.

– Но ты, насколько мне известно, живешь в Москве.

– Сейчас – да. А теперь давай вернемся к тебе.

Напряжение, которое покинуло Татьяну считанные секунды назад, снова вернулось, сковало всё тело и тяжело сдавило виски.

– Я была на открытых прокатах, увидела красивую пару и решила уйти из одиночного, – протараторила она, а затем перевела взгляд на окно, сдерживая смех. Приятно было, что и у Евгения на губах появилась улыбка.