— Ну мне нравится, играем с друзьями.

— Вот тебе нравится девочка из вашей, как ты говоришь, группы?

— Ну.

— Так вот я тебе скажу как женщина, барабаном ты бы меня не привлек.

— А чем, Ба? — смеялся я.

— Мозгами. Подумай над этим.

Ба, опираясь на палочку, вышла из комнаты. Я сидел и думал. Подумав, я набрал телефон той девочки.

— Привет, извини, но я выхожу из группы.

— Почему? Мы только сыгрались!

— Давай в кино сходим, я по дороге тебе расскажу.

Из майсов моей бабушки, или Сбацай

Ба называла курицу «кура». Кура была основным мясом в ее кулинарии. От просто отварной до жаркого, все было из куры.

— Ба, чё б пожрать?

— Жрут свиньи, люди кушают, иди отсюда скоро кура сварится, накормлю.

— Ба почему, курица у тебя кура?

— Почему, хм. А почему я у тебя Ба? Ты же не заика.

— А я не знаю, а почему заика?

— У нас на Комсомольской были соседи, у них был мальчик, он заикался, и он говорил кура, так ему было легче, и он выговаривал эти четыре буквы без заикания. Но я тебя расскажу другую историю. Сидел у нас на углу Комсомольской-Дзержинского один безногий и играл на гармошке, и кличка у него была «Сбацай». Пил сильно, фронтовик, но на все у него было одно слово: сбацай. Если он что-то просил, то говорил не дай, а сбацай, сбацай хлеба, сбацай 20 копеек на сигареты. На гармошке он тоже бацал. Я, идя на работу, его подкармливала и давала мелочь. Много не давала, все равно пропьет. И знаешь, он влюбился, в одну продавщицу. Он был с бородой, заросший грязный, всегда голодный. И вот в один прекрасный день он пропал, неделю нет, две нет. Мы с девочками из магазина стали беспокойтся, сгинул и все. Мы к участковому бегали, тот только руками разводил. Спрашивали у жителей, никто ничего не знал.

Ну, мы, конечно, побеспокоились и как-то позабыли. Но в один прекрасный день заходит в наш магазин видный такой мужчина, в костюме, чуть прихрамывает, подходит к мясному и говорит продавщице, громко так говорит:

— Сбацай одну куру! — мы и сели. Рты пооткрывали.

— Сбацай, это ты?

— Я.

Мы его окружили, и разлядываем, ему неудобно стало, он куру за голову схватил и бегом из магазина. «Извините девчонки, говорит, завтра зайду.» Мы от шока оставшийся день отработали молча. На следующий день, мы его ждали. И он пришел. И знаешь, на его пиджаке место свободного от медалей не было. Тут мы вообще онемели. Наша зав. магазина Эльза, я тебе о ней рассказывала, подхватила его под руку — и в подсобку, и мы всей сменой давай его кормить. А он стесняется. Мы говорим, что с тобой стало, как ты так?

— Знаете, девчонки, устал я пить, вот уже месяц ни-ни, жениться хочу, детей хочу. И вот вашу Валю, это продавец из мясного, хочу замуж позвать.

Мы так с войны не радовались. Валентина вся красная стала, а он возьми и при всех ее на свидание пригласи. Прожили они лет 10, Сбацай умер от старых ран. Валя двух пацанов вырастила.

— Ба, он же без ног был.

— Ну да, протезы у него были, он когда пропал, в Москву ездил, через военкомат выбил.

— Ну, обычная история.

— История-то обычная, но я тебе скажу, сила воли необычная.

Из майсов моей бабушки, или «Райка»

Стояло безмятежное лето 1973 года. А может и 74. Алма-Ата — город сад, цвел и пах. Знаете, были такие жаркие дни, когда на улицах никого не было, одинокий троллейбус только звенел рогами и проезжал по улице. Таксисты, собираясь в маленький кружок, кидали кости (асыки) прямо на асфальте, кстати, играли они на деньги. У них какая-то общность была, особая. Яблоки еще не поспели, но у каждого горожанина внутренне работал ждун. Вот еще немного и начнется — город запахнет яблоками. Яблоки, арбузы и дыни горами вырастут на всех перекрёстках, как гора из камней Тамерлана. Я ждал жёлтую «райку»— малюсенькие яблочки, которые я мог грызть вёдрами. Ба варила из них варенье, которое меня впечатляло меньше, чем свежий плод. Автоматы с газировкой шипели на всех остановках, а ты стоял и ждал, когда оса уже отлетит от носика автомата, чтобы не попала в стакан. Кстати, меня раз укусила, распух на неделю.

Ма, забрав меня с собой в пионерский лагерь «Дубовая роща», тот, что по дороге на «Медео», где она работала старшим воспитателем, решила, что мне лучше дышать прохладным горным воздухом, чем сидеть в жару в городе. Я слабо помню эти моменты, но человек помнит стрессовые ситуации гораздо лучше. В общем, в одну ночь Ма разбудила меня с тревожным лицом, на улице было темно, хоть глаз выколи. Фонари, которые привычно горели всю ночь, стояли потухшими. В воздухе стоял непонятный гул. Ма набросила на меня одеяло и выволокла на улицу. Детей, человек триста, стояло в таких же одеялах, и взрослые с тревожными лицами пытались их пересчитать. В небе раздался звук вертолёта, с высоты лагерь осветился от его прожектора. Машина зависла. Директора лагера в тот момент не было, он уехал в город по каким-то лагерным делам, и Ма оставалась за старшего. Она помахала вертолёту в знак благодарности. Дальше всех детей собрали в кучу, взрослые, как пастушьи собаки, встали по углам отары из детей. И по команде Ма все двинули на ближайшую гору. Вертолет сопровождал шествие, пока группа не взошла на верх горы.

У детей не было и доли страха, для них это было каким-то большим приключением придуманным вожатыми. Типа встречи рассвета, а зависший в небе вертолет вызывал буйный восторг детворы. У Ма в руках был мегафон. Она что-то кричала в него, выставив рупор вверх к вертолету. Я, конечно, сомневаюсь, что пилот ее слышал. Но в памяти этот момент, как яркое пятно. Ма временами опускала рупор и объявляла детворе, которая уже баловалась на разостланных одеялах, что скоро выйдет солнышко. Вертолет не садился, да и садиться ему было негде, склон.

В один момент ущелье заполнилось страшным гулом, что-то происходило внизу, а что, никто пока не видел, да и кроме взрослых не понимал, что происходит. Он простоял минут пятнадцать. Дальше все стихло, солнце показалось из-за гор. «Урааааааа!!!» — закричали