Папа не ожидал присутствия тёщи. Он только успел с порога что-то промычать. Ба открыла перед ним дверь туалета и сказала фразу, которой я пользуюсь 40 лет:

— У кого праздник, тот говно и убирает!

Из майсов моей бабушки, или Звёздочки

«Че бы пожрать, че бы пожрать…», шарил я в холодильнике, но ничего не нашел, все надо было готовить, а лень!

Я накинул куртку и пошел в магазин за супом в пакете со звездочками.

Суп вермишелевый с мясом, так гласила надпись на пакете. Я взял пару, чтобы погуще, так как звёздочки того супа не жевались, а просто проваливались внутрь. И только у этого пакетного супа был такой запах и вкус.

Я любил этот суп, не знаю, почему, мне нравилось есть его прям из кастрюли, с большим куском хлеба, и как-то он всегда быстро кончался.

Я вышел из магазина, рассовав пакеты по карманам.

В Алма-Ате был март, снега уже, практически, не было, но от вездесущей грязи деваться было некуда. По дороге, как всегда, встретил пару приятелей, которые что-то живо обсуждали, и в руках у них был магнитофон Весна, который орал на всю улицу «Кто виноват, скажи-ка брат, один женат, другой богат…»

— Слышал песню «Кто виноват»?

— Конечно, слышал. «Воскресенье», группа такая. Подпольная. Классная, мне нравится.

Парни одобрительно закивали головами.

Я улыбнулся продвинутым и поскакал домой.

Ключ в замке не крутился, хм, кто-то пришел. Я надавил на кнопку, и в дверях появилась Ба.

— Привет, опоздала, щас накормлю.

— Ба, да не суетись, я тут суп в пакетах купил. Щас сварим.

— Оставь на потом, я лучше быстро поджарю рыбу.

— Ба, я суп хочу, давай сварю, а рыбу на второе.

Я поставил небольшую кастрюльку, дождался кипения и закинул два пакета.

Получилась что-то вроде каши, ну никак не суп.

Я поставил кастрюлю на стол, нашел деревянную ложку, чтобы не обжигаться, и приготовился к трапезе.

Ба посмотрела на мое варево и улыбнулась.

— Ба, ну мне так нравится.

— Да ешь на здоровье, просто вспомнила.

— Что?

— В войну голодно было, но летом можно было раздобыть муку, и так как зимой было сыро, то хранить ее было опасно. Я нарезала из теста маленькие квадратики, вот такого размера, как твои звёздочки и сушила. Зимой так же варили, если чуть масло было, то добавляли и ели. Получалось всегда много, я собирала детей со двора и кормила!

— Ба, а до зимы твои квадратики не портились?

— Ну, твои же не портятся! Я туда соли чуть больше добавляла. Потом соседки приходили с мукой, просили тесто замесить. Так на этих квадратиках вся Комсомольская жила. А вас разбаловали, звёздочки им подавай!

Из майсов моей бабушки, или С сединою на висках

…Были версты обгорелые в пыли,

Этот день мы приблежали как могли!..

Девятого мая, неслось из всех окон Алма-Аты. Я подскочил с кровати. Через два часа начнется парад, надо еще успеть покрутить антенну, чтобы настроить изображение. Я вышел на кухню. Ба сидела на табуретке и, сложив руки на коленях, смотрела на другую табуретку. Я подошёл сзади и посмотрел через ее плечо.

Куда она смотрит? На табуретке лежала похоронное извещение. «Ваш муж в 1942 г без вести пропал в Сталинградской области.» Ба, не моргнув, и даже не повернув головы:

— Оденься, сходи за хлебом.

Беспрекословно я натянул штаны и уже в дверях спросил.

— Ба, а какой он был, мой дед?

— Лысый, — ответила Ба

— Ты не поняла, характером какой — злой, добрый?

— Хороший, иди давай уже! Пока дождь не начался.

— Ба, какой дождь? Посмотри, погода какая.

Я выбежал за хлебом, в окне на первом этаже торчал наш соседский ветеран. С довольным лицом он пил пиво из чайной кружки, и за его спиной неслось не «День Победы» а,

Мои друзья хоть не в болонии, зато не тащат из семьи,

А гадость пьют из экономии, хоть по утру — да на свои!

Орал Высоцкий из окна ветерана.

— С праздником Вас, дядь Саша, — поздравил я краснющее, довольное лицо.

— И тебя, кучерявенький.

Я побежал в магазин. День стоял, что называется, майский, пикировали ласточки, во всю цвела Алма-Атинская сирень, микровские пацаны гоняли в асыки и при этом орали, как резаные!.

По дороге встретилась нарядно одетая семья с цветами и очень серьёзными лицами.

«Наверное, в парк Панфиловцев собрались», подумал я.

«Вот, новый поворот», — насвистывал я. Не вытаскивая руки из карманов штанов, влетел в магазин. Глазами нашел огромную, привязанную бечевкой, вилку, надавил ею на буханку.

«Свежий, пойдет!» — обрадовался я, так как не надо было бежать в следующий магазин, потому что Ба страшно сердилась, если я приносил несвежий хлеб.

— Мог бы в другой хлебный сходить, лентяй.

На обратном пути я опрокинул маленькую кружку кваса у квасной жёлтой бочки и быстрее побежал домой, потому что хотел посмотреть парад с самого начала.

Пока шёл, небо резко потемнело, я прибавил ходу, раздались раскаты грома, и ливануло.

Я успел запрыгнуть в подъезд. В квартире было темновато. Ба стояла у окна и, опершись руками об подоконник, смотрела вверх. Похоронка все так же лежала на табуретке.

— Ба, ну ты синоптик, откуда ты знала, что дождь пойдет?

— Каждый год в этот день в Алма-Ате небо плачет за нас. Ты разве не заметил? А мы чему-то радуемся.

Из майсов моей бабушки, или Тото

Я сел в кресло парикмахера.

— Как Вас стричь? — спросил улыбчивый цирюльник.

Лет так уже 20 я просто умиляюсь этому вопросу.

У меня алопеция, точнее я на большую часть головы лысый.

— Как меня стричь? Хочу, как у Тото Кутуньо! Я всю жизнь об этом мечтал!

Цирюльник не понял моего сарказма, дунул на машинку и погнал.

Я закрыл глаза. В голове заиграло:

Lasciatemi cantare

con la chitarra in mano

lasciatemi cantare

sono un italiano

Я сидел на трибуне катка «Медео», смотрел на девушку, которая в центре катка выписывала пируэты. Девушка была, что называется, сбитая.

Она быстро передвигалась между корячившихся на льду неумех, и притягивала взгляды многих сидящих на трибуне. Густо пели динамики

«Итальяно веро».

Я смотрел на фигуристку. Закончилась песня, и девчушка, довольная собой, встряхивая ногами в коньках, выкатилась к трибунам.

Кутуньо