— Кто-то напал на наш дозор! — крикнул, судя по голосу, ногаец-староста. — Зарезали Янбека. Не слышали никого?

— Не слышали и не видели, Сабур, — крикнул кто-то, не останавливая процесс транспортировки судна.

— Э, де, шайтан! — крикнул староста и стегнув лошадь, умчался в степь, где мелькали факела ногайцев.

— Сам ты, — шайтан, — устало бросил кто-то. — Свои же и прирезали. Плохие ногайцы. Скорее бы уже снялись, да другие бы прибежали.

Словом «бежать» — русские выражали слова скакать и ехать. Например было не скакать верхом, а «бежать верхом», а если медленно, то — «ходить верхом» или «конно». «Ходить конно» говорили. Это меня удивило. А вот на стругах они «ехали», или, как я понимал, в повозках, тоже «ехали».

Отлёживаясь в траве, я догонял отъехавший от меня струг и, догнав его, снова залегал подремать. В конце концов я задремал так, что проснулся от палящих лучей солнца. Не сразу вспомнив, где я и что я, метнулся вдоль «дороги» и догнал струг только через два, примерно, километра. А когда догнал, то понял, что струги уже катятся шибче. Видимо, дорога пошла под откос и бурлаки больше сдерживали движение посудины, находясь за ней, а не впереди неё, как раньше.

Повеселели казаки, погрузив на струги имущество. Повеселели бурлаки. Послышались их нескладные, нерифмованные песни. В основном — песни похабные, а от того весёлые. Частушками их назвать было трудно, так как некоторые оказались с бесконечным сюжетом.

На третьи сутки вышли к какой-то реке, по которой струги начали сплав к Волге. Мне же, зная общее направление движения, пришлось бежать, срезая речные повороты, коих было предостаточно. Когда я терял реку, бежал чуть забирая в сторону потерянного русла, потом бежал вдоль и переплывал его, когда оно виляло в мою сторону. Так я выбежал к Большой реке и узнал торчащий в реке огромный и песчаный остров.

Я сразу его узнал, хоть он и не был похож на «себя». Но Волга и в том, и в этом времени здесь была в одинаковом русле, так как Волжская ГЭС стояла выше острова Денежный. В моём времени он был покрыт каким-то лесом, здесь же он был просто песчаным. И понял я, что, скорее всего, сплавлялись мы в Волгу по речке Царица, так как именно её устье находилось на против северного островного мыса. Жил я в Волгограде некоторое время. Жил и работал. А потому, видел этот мыс не однократно. Э-хе-хе…

Найдя на Волге устье реки Царицы, я в ожидании подхода стругов потратил почти полдня. Царица была мелководной и я видел, что бурлакам приходилось струги разгружать и катить по мелям на брёвнах. Благо, днища стругов были почти плоскодонными

Сидя на песчаном берегу Волги чуть выше устья притока и жуя ломти вяленого мяса, я смотрел на стоящий ниже по течению городок, обнесённый валом и частоколом с угловыми башенками.

— Это — точно Царицын, — подумал я, с тревогой поглядывая на снующие по реке большие и малые, под парусами и без, суда, на рыбаков, тянущих сети, на ребятню, им помогающую.

Смотрел я на это всё и думал, что делать дальше? Как мне угнаться за стругами Тимофея Разина? Да и нужно ли? До каких пор бежать? Понятно, что до тех пор, пока Тимофею будет сподручно его каким-то образом вернуть ногайцу. А что, остановит какого-нибудь родича Сабура и скажет, передать из рук в руки. Помнится, тут в чести выполнение устного договора.

Не нравилось мне тутошнее течение событий. Не уж-то и в самом деле Степана Разина собственный отец продал в рабство? А потом как? Они же с Фролом вместе были, когда их казнили в Москве. Как так получилось? Может и впрямь, не надо было мне бежать от того ногайца?

Отца, допустим, в этом походе убьют, а старший брат должен был забрать Стёпку. Вдруг и вправду не взяли его в поход, потому что опасно? Сберечь хотели? А он сбежал и изменил ход событий! Стёпка бы сам никогда не сбежал. Побоялся бы ногайских дозоров и секретов. Если бы поймали, могли и покалечить. Особенно, когда он дозорного убил…

— Ты, что за хлоп? — вдруг услышал я чей-то окрик и оглянулся.

Позади меня топтались пятеро конных казаков. Нет, не казаков, а каких-то иных воинов.

— Стрельцы? — подумал я.

На всадниках были надеты подпоясанные ремнями рубахи. У каждого через плечо висел ремень с сабельными ножнами и торчащей из них сабельной рукоятью. На головах имелись лёгкие шапки, на ногах штаны и короткие сапоги.

— Точно — стрельцы, — понял я и сказал. — С тятькой побились об заклад, что я раньше его струга до Волги добегу.

— Какого-такого струга? — напрягся и нахмурился, наверное, старший отряда, внешне никак не отличавшийся от остальных, стрелец.

— Тимофея Разина струги по реке с Дона идут. Казачьи струги.

— Казачьи? С Дона? — стрелец перекрестился. — Матерь Божья. Никитка, скачи в город. Пусть поднимаются на встречу. А то струги могут сразу в верхи уйти.

— Не-е-е… Мы на Астрахань пойдём и далее в море. К Персидскому хану на службу.

— На службу? — раскрыл рот стрелец. — К Персидскому хану⁈ А ты чей, говоришь, сын? Разина Тимофея? Это атаман у казаков?

— Атаман, уважаемый. Очень сильный атаман.

— И сколько у него стругов?

— А вон они все идут, — сказал я, указывая на появившиеся из-за поворота реки паруса.

— Йек, до, сы, чахар, пандж, шеш, хафт, — начал считать паруса стрелец.

Глава 4

Пока стрельцы разинув рты глазели на струги, я рванул в реку. Только нож так и висел у меня на запястье, а котомку я прикопал в песочке от не званых «гостей». Перехватив на всякий случай нож, я разбежался и прыгнул в воду. С левого берега сразу шла глубина и именно тут, я думал, должны были проходить струги.

— Стой! — крикнул стрелец и меня поглотила вода.

Оставив нож, я грёб под водой обеими руками, как мог долго. Однако Стёпкиного дыхания хватило буквально на четыре гребка, и мне пришлось вынырнуть. Тут же рядом со мной в воду с характерным высоким звуком вошла стрела.

— Греби взад! — крикнули с берега. — Бо следняя стрела тебе будет в спину.

Не оглядываясь, я как мог громко, в несколько приёмов, выкрикнул: