- У меня бабка умерла, - начал Кама и Лёва чуть не выдал: «Соболезную». Но тот быстро продолжил о другом: - Мне оставила однушку. Я хочу сделать там кухню.

Лёва растерялся от этого заявления: он что, зовёт делать ремонт в квартире?

Кама верно понял его замешательство. Пояснил:

- Я не про ту кухню. Не в том смысле.

- А в каком? – не понял Лёва.

Кама понизил голос:

- Я собираюсь бодяжить ханку.

Лёва отступил на шаг. Он не знал наверняка, что такое «ханка», но понимал, что ничего хорошего со словом «бодяжить» не сочетается.

- Не хочу заниматься этим один, - продолжал Кама. – С напарником оно как-то поспокойней будет, не считаешь?

Лёва переглотнул.

- Зачем ты меня об этом просишь?

Кама усмехнулся:

- А кого ещё? Этих бээфников?

Бээфниками презрительно называли тех, кто нюхал клей. И Лёву странно царапнула эта насмешка в тоне Камы: сам подсадил, а теперь нос воротит.

- Я никого не знаю умнее тебя, - сообщил Кама со сладкой улыбочкой, почти подлизываясь. – Как у тебя с химией в школе? Нормально?

Лёва помотал головой:

- Спасибо за предложение, но нет.

Кама перешел к аргументам:

- Это же не для себя, а на продажу. Бабки огромные. Будем делить пополам.

- Нет, я же сказал.

- Почему нет?

- Потому что это плохо, Кама! – воскликнул Лёва совсем по-детски. – Это наркотики, уголовщина и… И вообще!

Под «и вообще» он имел в виду: «Мой лучший друг, в которого я влюблен с детского сада, без которого я не представляю собственной жизни, уже второй год морально и физически разлагается от зависимости, а ты хочешь, чтобы я начал потворствовать деятельности, которая его убивает». Но Лёва конечно это только почувствовал – сформулировать не получилось даже в собственной голове. Слишком сильное признание, слишком страшные слова: «влюблен», «не представляю жизни»…

Кама, читая его, как открытую книгу, сочувственно спросил:

- Из-за Шевы?

Насупившись, Лёва буркнул:

- Причём здесь Шева?

Кама пожал плечами:

- Что бы там ни было, а он до тебя в любом случае не дотягивает.

- Что бы там ни было? – насторожился Лёва.

Кама, не переставая улыбаться, кивнул.

Лёва нахмурился:

- А что там может быть?

- Сам знаешь.

На Лёву нахлынул удушливый стыд: неужели так сильно заметно, какой он на самом деле? Но за стыдом пришла противная тревога: если Кама всё про него понял, что теперь будет?

Кама говорил негромко, мягко, даже доверительно, и смотрел на Лёву почти с мольбой в глазах, будто ему действительно так сильно нужна его помощь. И от этого Лёва начинал чувствовать к нему расположение: такой взрослый, опасный, независимый Кама не грозит, не шантажирует, не требует, а просит и подлизывается к нему, к Лёве. И ему даже всё равно, что он, Лёва, голубой, Кама всё равно с ним вежлив и обходителен.

И тут же Лёву кольнула догадка: вежливость и обходительность продлится не долго. Сейчас он ещё раз скажет «нет» и Кама начнёт свой шантаж: «А я тогда всем расскажу…».

Но кто ему поверит? Можно подумать, против Лёвы есть какой-то компромат. Да даже если все его мысли записать на кассету и прокрутить на радиостанции, едва ли из них можно будет вычленить хотя бы одно доказательство: так сильно он запрещает себе об этом думать.

- Нет, Кама, - твёрдо повторил Лев. – Я не буду тебе помогать.

Лёва ждал: «Вот сейчас, вот сейчас он скажет…».

Но Кама неожиданно легко согласился:

- Ладно.

Лёва удивленно вскинул взгляд: ладно? Ладно и всё?

- Я не хочу с тобой ссориться, ты умный парень, – продолжил Кама. – Так что… Заходи к нам. Как раньше.

И он протянул руку. Лёва посмотрел на его напряженную смуглую ладонь и сунул руки в карманы. Спросил со вздохом:

- Кама, ты беспринципный?

- Прости? – переспросил Кама, опуская руку.

Лёва в очередной раз подметил, какой Кама… интеллигентный. Почти как Власовский – было в них что-то неуловимо схожее. «Прости?» вместо «чё?», стройная приятная речь, хорошие манеры, светский тон – ну, будто бы командир белой армии, а не шайки туповатых малолеток. И от этого Лёва начинал подозревать, что Кама вообще не такой, каким пытается казаться. Скинхеды, нордическая раса, чистая кровь – всё это с самого начала, с его-то полуазиатской внешностью, отдавало бредом, а теперь и совсем посыпалось.

- Ты учишь, что чурок и пидоров надо гнобить, - пояснил Лёва. – Твоя шайка бегает с битами за Власовским с твоего молчаливого одобрения. При этом ты сам похож на «чурку», а мне руку протягиваешь и дружбу предлагаешь. Ты беспринципный?

Кама вытянул губы в снисходительной улыбочке:

- Лёва, ну, ты же сам понимаешь: их надо чем-то объединять. Должна быть сверхидея.

- Даже если она липовая?

- Сверхидея всегда липовая.

Лёва устало усмехнулся. Спросил:

- А зачем они тебе вообще? – имея в виду Шеву, Грифеля и остальных.

- Пассивный доход, - пояснил Кама, вытаскивая из кармана блок сигарет и зажигалку. – Я закурю, не возражаешь?.. – Лёва покачал головой, и Кама зажал сигарету во рту. Продолжил: – Они денюжки приносят. А мне ведь надо как-то объяснить деткам, почему бить людей и отбирать у них деньги – отличая идея.

- Потому что они старики, пидоры и чурки? – уточнил Лёва.

- Да, - легко согласился Кама, выдыхая дым. – А мы строим могучую русскую сверхдержаву без этого всего. О, опять «сверх», - Кама засмеялся. – Заметил, всё липовое имеет приставку «сверх»?

Лёва не разделил его радости: ничуть не изменился в лице.

- Им ведь на самом деле не очень нужны эти копейки, - объяснял Кама. – Вот этот, дружок твой… Юра, да? Он же из приличной семьи, родители преподы или кто там, они что, не могут дать ему денег? Да могут, конечно. Пацану просто нужна тусовка. Они все здесь ради тусовки. Ну, может, кроме Пакли…

Про Паклю знали, что он совсем какой-то неблагополучный: родители алкоголики, в квартире наркопритон, а сам Пакля состоит на учете в ПНД. Хорошо, что в подвале редко появлялся – потому что, как правило, ловил отходняки где-то под забором. Грифель рассказывал, что именно Пакля показал младшим, как «правильно» нюхать клей – ну, чтоб кайф продлить.

- Тусовка