теперь, доживая до срока давности, сторожил детский сад. Гуля по старым каналам, но, минуя папу, достала Эрику билеты на Таганку, на «Мастера». Эрик стал звонить каждый день. Благодаря ему появился новый досуг – ходить на проводы. Вы слишком еще советские, говорил Эрик, вам надо погрузиться в среду. Но уже хоть чуточку евреи, скажи, Эрик? – надувала губки Гуля. Только на пять с половиной процентов. Противный! Лично я уже еврейка на все девяносто. Не знаю, почему ты этого не видишь! Эрик снисходительно улыбался: еврейство приходит не через голову, Гулечка. Им надо пропитаться, как селедка рассолом. Нужно, чтобы ты вышел во двор без мамы и тебе сказали: жид-жид, по веревочке бежит!

Эрик приносил тамиздат. «Воры в ночи» Кестлера Игорь прочитал с интересом, но в сакральном «Эксодусе» Леона Юриса увяз, едва осилив десяток страниц и совершенно не понимая, что там в те годы на земле обетованной происходило и чем провинилась Англия. Как-то раз уже осенью Игорь и Гуля оказались в большой сталинской квартире, полупустой, с эхом – вещи были проданы. Стол соорудили из снятой с петель двери, сидели на досках, перекинутых между табуретками. Кажется, провожали Рывкиных. Мужчины постарше пришли в черных костюмах, те, что помоложе, – явились в свитерах, по виду ученые-физики, какими их показывали в советском кино. По комнатам с визгом носились потные возбужденные дети. Курили на кухне – на подоконнике стояли жестяные банки из-под шпрот, приспособленные под пепельницы. Оказалось, что водка – кошерная. Рядом с парой Несветовых сидел Аркадий Семенович. Вы, как я понимаю, молодой человек, готовитесь к транзиту Москва – Вена – Нью-Йорк? Игорь замялся. Ну правильно, что хирургу делать в земле обетованной? Там хирургов, как собак нерезаных. Ваша жена терапевт? Да, сказал Игорь и зачем-то соврал, что она работает на кафедре у Чучалина, без пяти минут доцент. Теперь эти пять минут до доцента станут для вас вечностью. И что? – вдруг спросил Аркадий Семенович, – никак нельзя лечить эту астму без этих гормонов? Только сейчас Игорь понял, что Гули нет. И нет давно. Он оставил вопрос Аркадия Семеновича без ответа, обошел несколько раз все комнаты, выглянул на лестничную клетку, вслушиваясь в лестничные пролеты. За столом затянули «Бродягу». Дверь в туалет была открыта, в ванную – заперта. Выбил ее одним ударом ноги, благо защелки в трухлявом дереве еле держались. Прежде увидел спину в клетчатой рубахе и спущенные, сложившиеся гармошкой брюки. Следом – растерянную, через плечо, лошадиную улыбку Эрика и – крупно, будто через лупу – веснушки на его носу. От рывка за воротник пуговицы на клетчатой рубахе осыпались, Эрик вылетел в коридор, открыв незабываемый до конца жизни вид: Гуля, в лакированных туфельках на высоких каблуках стояла на деревянной детской приступочке к раковине – юбка на плечах, трусики спущены до колен. С мгновенно возникшим чувством непоправимой потери Игорь успел оценить красоту лордоза и ямочек на крестце. В коридоре у ванной собирался народ. Не оборачиваясь, захлопнул пяткой дверь, приподнял Гулю за трусы, как делал, когда вставлял сына в колготки. Взяв ее за руку, провел по темному, с поворотом коридору сквозь конвой глаз, откопал из кучи сваленные как попало пальто. В такси Гуля плакала, прижималась лицом к моему рукаву, и плакала все безутешней, по-детски, ступенчато и шумно втягивая воздух, всхлипывала и ничего не говорила. Пока поднимались в лифте, Игорь не выпускал Гулиной руки и смотрел в потолок – мутный пластиковый плафон был в черных точках от затушенных сигарет.

Если ваша голова научится поспевать за руками, сказал как-то старосте кружка оперативной хирургии Игорю Несветову профессор Кованов, вы, доктор, добьетесь многого. Игорь отомкнул замок, втолкнул в темноту прихожей Гулю и ударил ее по лицу.

Заседание суда было назначено на пять часов. В 82-м в середине мая пришли холода. На Гуле не по погоде были красный короткий пиджачок и черная кожаная юбка. Ну что, Несветов, затараторила она, как будто не два месяца прошло, а несколько часов, будем разводиться как люди или как сволочи? Почему не вижу цветов? С тебя ресторан. Ладно, учитывая твое бедственное положение репатрианта и отщепенца, так и быть, войду в долю.

Суд находился на «Войковской». Чтобы избежать лишней мороки и трех месяцев на примирение, Гуля по просьбе Игоря сказала, что разводится из идеологических побуждений. Что муж едва не вовлек ее в эмиграцию, хотя отец у нее татарин, а мама украинка, что под его влиянием чуть было не впала в непоправимое заблуждение. А как он проводил сионистскую агитацию? – спросила судья, немолодая женщина. Он приносил домой запрещенную литературу? Он мне Библию читал. Про царя Соломона. Песнь Песней, уточнил Игорь. Вам слова не давали, одернула его судья и перевела сочувствующий взгляд на Гулю. И еще про этого, как его, Экклезиаста, дурачилась Гуля. Мол, пора камни разбрасывать и всякое такое. Камни? Тогда понятно, сказала судья, поджала тонкие губы, и суд удалился на совещание.

На ресторан у Игоря не набиралось, он предложил кафе «Континент» – оно размещалось в первом этаже Бетиного дома. На улице было светло, но в кафе горели люстры. За грязными витринами, забранными изнутри тюлевыми занавесками, неподвижно чернели люди, будто улитки на дне мутного аквариума.

Гуля рассматривала меню и презрительно выдыхала дым американской сигареты. И съесть-то ничего у них не хочется! В этой стране даже развод по-человечески отпраздновать невозможно! Теперь это твоя страна, сказал Игорь. Не цепляйся к словам! Официант открыл шампанское. Видишь, какая я благородная. Даже от алиментов отказалась. Посочувствовала: бедный! Все бумажки заново собирать! Знаешь, когда ты меня ударил, я тебя и ненавидела и восхищалась. В принципе, наверное, ты мой мужик. В смысле – был. Все дело в твоем упрямстве и неумении прощать. Ладно, я незлопамятная. Пойдем! Куда? Куда-куда! К тебе, прощаться!

Из кафе сразу свернули в арку, во двор, поднялись на второй этаж. Бета была на работе. За комнату брать деньги она отказалась и только после ультиматума, что Игорь снимет в другом месте, согласилась на двадцать рублей. Гуля задумчиво остановилась у книжной полки, решительно отодвинула стекло, вытащила толстый синий том руководства по оперативной хирургии. Господи! Да я бы с одноглазым Моше Даяном переспала, если б это нужно было для тебя! Старалась, чтобы община нас приняла как своих. А ты все разрушил! Гуля оценила толщину книги, вытянула руководство по гемодиализу и еще тяжелый, дореволюционный, доставшийся в наследство от мамы анатомический атлас. Если хочешь знать, это был единственный раз. Ну не единственный. Какая разница?! Важно, что его давно