Работали по 16 часов – строили коттедж для начальства. Рядом такой же возводила бригада чеченцев. Для придания цементному раствору пластичности Батя велел подмешивать в него глину – кладка у нас шла быстрее, чем у соседей. Во время работы Игорь с Левой часто переходили на английский, слегка разбавляя его русским матом. Руки от лопаты и цемента быстро задубели, пальцы гнулись с трудом – завязать ими элементарный хирургический узел вряд ли удалось бы. Однажды, когда все село напилось по случаю престольного праздника Иоанна Предтечи, Батя избавил бригаду от своего храпа – не пришел ночевать, а утром явился на работу с белым выбритым лицом, странным парфюмерным перегаром и банкой молока. Костя тоже стал пропадать ночами. Возвращался под утро и, случалось, засыпал с лопатой в руках.

За два месяца Игорь заработал полторы тысячи рублей, больше чем он получил бы за год в своем экспериментальном отделе – этого должно было хватить на выкуп свободы у государства.

Вторая половина августа выдалась дождливой. Книжку мисс Мэри – «Лолиту» Набокова – Игорь не прочитал. И в жанре эссе себя не испробовал. Чтобы загладить вину, подарил складной японский зонтик – купил по случаю на «Соколе» у сизого, трясшегося с похмелья мужика. Англичанка обрадовалась подарку, спросила, не хочет ли он послушать джаз, у нее два билета.

Польский биг-бенд выступал в Доме ученых. В первом отделении играли пьесы Эллингтона и хиты Армстронга в холодноватых аранжировках, во втором – заумное, и, когда саксофон забирался все выше, выше, туда, где уже мог существовать разве что комариный писк, мисс Мэри вдруг положила руку Игоря себе на колено.

С момента развода вечную мужскую проблему Игорь решал древним юношеским способом – свобода от навязчивых фантазий доставалась ценой нелюбви к себе. В эту же цену обходился и секс с мисс Мэри. В ней было что-то холодное и неживое, как польский джаз. Сразу убегать было неприлично, приходилось задерживаться на кофе. Готовить его она уходила на кухню. Возвращаясь, закрывала дверь пяткой – чашки на подносе начинали опасно скользить по наклонной плоскости, но никогда не падали.

Однажды мисс Мэри ткнула пальцем в карту Лондона: здесь живет мой знакомый, сказала она по-русски, стажировался на филфаке, а я тогда была аспиранткой. У него было все другое. Запах одеколона. Запах дыхания. Каждый предмет одежды – носки или даже носовой платок, рубашки, ботинки из желтой кожи на «манной каше» – это были одежды бога. Он был гомосексуалист, но тогда для меня это слово было пустым звуком. Рядом с ним я превращалась в соляной столп, а стоило ему уйти, готова была совершать молитву над окурком, который он смял в пепельнице. У него был невероятно разболтанный английский, как будто весь на шарнирах, сплошной кокни, знаешь, похожий на такую мелкую беспородную собачку с перебитой лапкой, из тех, что кормятся у мусорных бачков. Мисс Мэри тушила одну сигарету и тут же закуривала другую. Он считал великим поэтом Боба Дилана, какого-то косноязычного рок-н-ролльщика, а про Элиота никогда не слышал. Громко смеялся в метро и любил футбол. Еще он говорил, что мы, русские, не понимаем своего счастья, что революция – это оргазм человечества, а Европа – фригидная старуха с давно увядшими прелестями. Я подготовила ему список литературы, и мы сходили в кафе «Молодежное» на Университетском. Меня исключили из комсомола с испытательным сроком на три месяца и перевели в заочную аспирантуру. Все считали, что я легко отделалась. Это было вскоре после пленума, когда сняли Хрущева. Потом мы с ним переписывались. Он присылал фотографии с подписями. Ну знаешь, из серии: я и мой дом. Я и моя машина. А этого копа зовут Джорджем, его каждый вечер можно застать в баре за углом, где он пьет свой «Гиннесс». Возьмешь меня с собой? От неожиданности и прямоты вопроса Игорь опешил. Когда я тебе надоем, разведемся, не проблема. Дочь почти взрослая. И у нее есть отец, которого она… любит. Считает меня идиоткой. Не уважает меня, мой мир, мое право на одиночество. Уже в прихожей, когда Игорь надевал куртку, мисс Мэри сказала, что через два года после стажировки англичанин умер от болезни крови. И добавила, закрывая дверь: если только я его не придумала.

Игорь ушел в три ночи, и, когда оказался на улице, едва не засмеялся вслух – от счастья. От свободы. От того, что он никому ничего не должен, ни жениться из сочувствия, ни заниматься любовью без желания.

В сентябре возобновил свои домогательства Кантемир, но пока оставался при гнилых зубах.

От Алабяна до института Игорь всегда добирался пешком. Вика выходила из трамвая на остановку раньше Пехотной и наискосок шла через парк – к больнице. В тот сентябрьский день кроны – охра и хна – сквозили умытым небом, черные вертикали стволов, застывшие по команде «вольно», поблескивали ночной влагой. Солнце било в спину, длинная тень скользила впереди и поглощала тени стволов и ветвей. Он нагнал Вику, умерил шаг и держался чуть поодаль, любуясь игрой мышц на точеных икрах над черными полусапожками, уверенно уминавших волглую листву. Она придерживала за ремешок висевшую на плече холщовую торбу. Волосы в движении мотались по плечам. Курточка до пояса, локоток отставлен. Черная, чуть ниже колена юбка в энергичном шагу натягивалась, обнаруживая линию трусиков. Ее лица Игорь тогда не увидел – свернул к институту. На другой день он Вику подкараулил, пристроился вслед – вместо юбки она надела джинсы. Обогнал, обернулся. Обернулся еще раз. Она ответила глазами – под нижними веками появились очаровательные припухлости, обрисованные молодыми полулунными морщинками. И обожгло. Игорь будто через бинокль разглядел под нижним веком осыпавшуюся соринку туши – потом он полюбил эти соринки слизывать. Сделав вид, что свернул к институту, двинулся за ней в тридцати шагах позади. Остановился у проходной. В реанимации 52-й работал однокурсник Андрюша Беспалов – Бес, коллега по кружку на «топочке»[5]. Задача имела решение.

Игорь должен был отметать все, что мешает достижению цели. И женщин. Но одиночество писало свой сценарий. За неделю, что мы обменивались на ходу улыбками, листва засыпала парк, высохла и загремела. И однажды решился – вышел из-за дерева, сказал: я знаю, эта красивая девушка учится в ординатуре у Орлова. Протянул руку: Игорь. Вы курите? – спросила Вика. Порыв ветра забросал соломой волос ее глаза и открыл небольшое точеное ушко с золотой сережкой и нежные детские завитки на