А через неделю он угодил прямехонько в руки рыбинспектора Орлова и участкового Криулина. Правда, до этого он успел-таки разочек опустить в Иволгу свой смертоносный груз. Рыбу не продавал. Принес матери, сказав:

— Были тут какие-то рыбаки… Помог им невод тащить.

«Теперь — все. Упекут, — продолжал думать он, не обращая внимания на требование Криулина пошевеливаться. — Попросить или нет, чтобы задворками провели, а не перед окнами своего дома. Увидит старая, разревется… Пусть уж потом узнает».

Но просить провести задворками Митьке не пришлось. Внезапно участковый Криулин его остановил, дернув сзади за выгоревшую ковбойку. Митька поднял глаза. Перед ним стоял высокий мужчина лет сорока пяти, с серьезными светлыми глазами, смотревшими из-под пушистых бровей, похожих на созревшие колоски ржи.

— Иван Парменович, — поздоровался за руку с высоким рыбинспектор Орлов.

Участковый Криулин дотронулся до козырька фуражки.

— Кто? За что? — задавал вопросы Иван Парменович, изучая с головы до ног Митьку.

Участковый Криулин объяснил, как и за каким занятием захватили злостного браконьера, показал бикфордов шнур. Из его рассказа можно было заключить, что взять преступника было очень и очень трудно. Хорошо, дескать, не дали возможности кидаться взрывчаткой, а то бы…

Орлов только поморщился, как от зубной боли.

«Теперь будут каждому расписывать, как да что, — втайне сердился Митька, неприязненно поглядывая на Ивана Парменовича. — Встречаются тут всякие».

— Так, так, — произнес Иван Парменович и, нагнувшись, провел по Митькиным сапогам рукой. — Известь, убей меня громом, известь. На нашей земле сапоги выбелил?

— Где же еще, — буркнул Митька.

— Это очень интересно. Покажешь, где?

— Приведем, там покажут ему, как…

Иван Парменович строго взглянул из-под бровей колосков на участкового и сказал:

— Бикфордов шнур — бикфордовым шнуром, а человек есть человек. Что ему будет?

— Штраф, а то и годок отрубят, — опять пообещал участковый Криулин.

— Знаете что, отпустите его со мной до завтра. Мы тут кое-что выяснить должны. А завтра он в милицию сам придет.

— Шуточки шутите, товарищ Полынин, — вскинулся Криулин. — У него же паспорт при себе.

— Не сбежит, — твердо заявил Иван Парменович и в упор взглянул в Митькины глаза.

Митьке определенно начал нравиться этот человек.

— Пусть остается, — неожиданно решил Орлов.

Он был умный человек и очень уважал агронома колхоза «Северное сияние» коммуниста Ивана Парменовича Полынина.

— Твои ангелы-хранители ушли. Теперь их должность займу я, — сказал Митьке Иван Парменович. — Ну, ну, не хмурь брови. Шучу. Пойдем ко мне, пообедаем, а потом проведешь меня по всем тем местам, где ты сегодня путешествовал.

Митька не стал возражать и покорно направился за Полыниным. По дороге спросил:

— Зачем вам, Иван Парменович, эти места?

— Вопрос законный. Видишь ли, Дмитрий, я и раньше догадывался, что где-то недалеко от нас имеется известь. Она нам очень нужна. Известковать почвы. Кислоты в них много, оттого и урожаи низкие снимаем. А эту кислотность можно нейтрализовать известью. Многие считают, что ее на территории нашего колхоза нет, а привозить издалека дорого. Если ты свои сапоги не выпачкал в извести еще в горкомхозе, то мои догадки подтвердятся.

— Откуда же вы знаете, что я недавно из города? — поразился Митька.

— Надо, Дмитрий, знать, кто с тобой рядом живет.

— Значит, обо мне знаете?

— Не все, но кое-что знаю.

— А вы сами давно здесь… у нас?

— Уже полгода.

— А я и не знал.

Они остановились у крыльца покосившегося дома. «Раньше в нем жили Кривцовы, что в город три года назад уехали», — подумал Митька.

— Ну, заходи, — пригласил Иван Парменович.

Митька прошел в переднюю. Его поразило убранство дома. Стен почти не видно: всюду стояли снопы ржи, пшеницы, кукурузы, ячменя, клевера и еще каких-то трав. Пахло полем и лесом одновременно.

— Настя! — позвал Иван Парменович и снял пиджак. Только сейчас Митька заметил, что у Полынина нет левой руки.

Из-за дощатой перегородки вышла девушка лет семнадцати, в ситцевом платьице, курносенькая и с тяжелой косой, уложенной крупными кольцами на затылке.

— Моя хозяйка, — представил Иван Парменович.

— Жена? — спросил Митька и сразу же понял, что сморозил величайшую глупость.

Настя упала на стол и стала «умирать от смеха».

— Бывает, брат Дмитрий, — не переставая улыбаться, говорил Полынин. — Дочка, на агронома учится. Каникулы сейчас.

Теперь уже смеялись все трое. Обед прошел шумно и весело. Митька сидел и думал, как непохожи эти люди на тех, с кем ему приходилось встречаться в последнее время.

…Речка Иволга, неширокая, но быстрая, брала начало где-то в Лисьих холмах. Вытекала она из родника с тихим журчанием, вилась между холмов, то пологих, то крутых, постепенно набирала силу и по мере приближения к многоводной Марше все чаще шумела на перекатах. Было на Иволге много плесов и омутов, над которыми в жару вилось множество хлопотуний-стрекоз.

— А ведь стрекозу зря называют попрыгуньей и бездельницей. Это от басни пошло. Думаешь, зря она над водой толчется? Такова ее работа. Очень большое это дело — знать свое назначение. Вот такие дела, брат Дмитрий.

Митька идет берегом реки рядом с Иваном Парменовичем, внимательно слушает и изредка сам задает вопросы.

— С одной рукой, небось, тяжело?

— Тяжело, когда для одной руки нет работы, а когда одной рукой делаешь за две, легко.

— И давно вы вот так ходите?

— Без руки?

— Нет, по полям.

— Как остался без руки, с тех пор и хожу. С сорок четвертого.

— И нравится?

— А тебе какая работа по душе?

— Коней люблю, — признался Митька.

— Что же мешает?

— Не от меня это зависит.

И Митька рассказал Полынину всю свою жизнь. Ничего не утаил. Иван Парменович выслушал его, не перебивая, внимательно, потом заговорил:

— Прав дядя Сидор, что подлецов на штуки пересчитаешь, но вред от них большой. А насчет «не от меня зависит», то это ты брось. От человека почти все зависит. Надо только сильно захотеть, чтобы добиться