этом баре находилась всего футах в двадцати от ближайших столиков. И я услышал, как за одним из них, за моей спиной, какая-то женщина сказала, что ей пора идти, другой женский голос ответил, что скоро они снова встретятся. Обернувшись, я увидел, как первая женщина ушла, а затем узнал вторую. Это была Полин Дэло. Узнал ее голос, лицо и фигуру.

Мы посмотрели друг на друга через разделявшие нас ползала, и я, остановив на ней взгляд, улыбнулся и кивнул. Она поступила точно так же.

Я взял свою рюмку и перешел за ее столик. Почему бы нет?

Я сказал, что она, конечно, не помнит меня, она ответила: «Ну как же!»

Я попросил разрешения угостить ее. Она разрешила.

Полин была ослепительной блондинкой, и в наряде ее преобладал черный цвет.

— Вы — друг президента Маккинли, — вспомнила она. Я подтвердил это. — И вы встречались с ним как раз в этом заведении. Он и сегодня здесь?

Я оглядел зал.

Понял, что она хочет посмотреть на Клайда Полхимеса, но его не было видно.

— Сегодня его нет, — сказал я. — Зато, может быть, вы пообедаете со мной?

— С удовольствием.

Кажется, для начала мы выпили по стаканчику коньячного коктейля с яблочным соком. Не похоже было, что мы встретились всего второй раз в жизни. Сразу же множество вещей пришло в движение и перемешалось, как будто они всегда были в таком состоянии.

Джордж Страуд-4

Мы просидели в баре «Силвер Лайнинг» около часа. Пообедали, потом Полин пошла звонить по телефону, чтобы сообщить кому-то об изменении своих планов.

Потом мы вместе послушали радиопередачу «Небесные странники», это была одна из моих любимых программ, но прелесть ее была не в содержании. Мы могли бы прослушать ее где угодно, по любому приемнику. Совершенно независимо от направленности программы я был зачарован работой нового имитатора шумов, который, на мой взгляд, закладывал основы нового стиля радиопередачи. Этот парень мог без слов и музыки поддерживать драматический эффект одними только шумами целых пять минут. Причем слушателям было понятно все, что он хотел изобразить. Это озадачило и заинтересовало Полин, и я сказал ей, что наступит день, когда этот ловкач сможет подготовить программу из одних только шумов на пятнадцать минут, а то и на полчаса, разумеется, без голоса и музыки, драму без слов, и тогда радио поднимется на новую ступень.

После того как Полин еще несколько раз позвонила по телефону, изменяя другие планы, я вспомнил о баре Гила на Третьей авеню. Это был не совсем бар и не совсем ночной клуб; возможно, его следовало бы окрестить «Малый Кони-Айленд» или «Погребок». А может быть, Гил был прав, называя свое заведение «музей».

Я не был в его заведении года два, а в прежние времена Гил затевал с друзьями и завсегдатаями игру, которая раньше казалась мне забавной. Хотя заведение представляло собой не очень опрятный зал, каких много, где можно потанцевать под какой-нибудь оркестрик, в нем была и своя особенность. За стойкой в 30 футов длиной, на полке у задней стены, Гил собрал целую кучу всякого хлама — другого слова не подберешь, — которую называл своим «личным музеем». Гил заявлял, что экспонаты собраны со всего света, среди них можно было найти все что угодно, причем всякая вещица, какова бы она ни была, как-то была связана с его жизнью и делами. Игра заключалась в том, чтобы припереть Гила к стенке по тому или другому пункту.

Мне ни разу это не удалось, хотя я провел немало приятных часов за этой игрой и извел на нее кучу денег. Между тем логика объяснений Гила казалась иногда притянутой за уши, а его россказни не отличались богатством воображения. Ходили слухи, будто всякий раз, как кто-нибудь ловил Гила на отсутствии какого-то экспоната, он отправлялся добывать его эквивалент, дабы не ударить в грязь лицом перед каким-нибудь новичком в этой игре. Более того, его ответы утром и сразу после полудня не шли ни в какое сравнение с результатами, которых он добивался, когда пьянел.

— Все что угодно? — спросила Полин, осматривая коллекцию.

— Все что угодно, — заверил я.

Мы сидели у стойки, где народу было мало, и Полин с легким изумлением взирала на обманчивый набор пустяковин. В задней стене за стойкой, как я знал, было обыкновенное зеркало, перед которым и громоздились эти странные предметы. Сморщенные высушенные головы пресмыкающихся, франки, марки, банкноты конфедератов, штыки, флаги, обломок индейского тотемного столба, самолетный пропеллер, чучела птиц и засушенные бабочки, обломки скал и морские раковины, хирургические инструменты, почтовые марки, старые газеты — повсюду взгляд натыкался на несовместимость экспонатов и с изумлением продолжал скользить по другим таким же несуразным сочетаниям.

Гил подошел к нам, сияя улыбкой, и я понял, что он в отличной форме. Меня он знал только по внешнему виду. Он кивнул мне, а я сказал:

— Гил, дама хочет с вами сыграть.

— Да, конечно, — как всегда любезно сказал он. (На мой взгляд, ему было лет пятьдесят или пятьдесят пять.) — Что вам показать, мисс?

— Сначала покажите нам парочку виски с содовой и льдом, а дама тем временем подумает.

Он вернулся на место, чтобы выполнить наш заказ.

— Что только захочу? — спросила Полин. — Даже что-нибудь смешное?

— Мэм, это все личные памятные вещицы Гила. Не хотите же вы сказать, что жизнь человеческая — нечто смешное?

— А какое отношение он мог иметь, скажем, к убийству Авраама Линкольна?

Она смотрела на заголовок пожелтевшей под стеклом газеты, сообщавший об этом событии. Конечно, когда-то и я этому удивился и теперь мог пояснить ей:

— Газета досталась ему в наследство: его дедушка набирал заголовок, когда работал у Хораса Грили. Это очень просто, — добавил я. — Только не требуйте женский головной убор. У него тут есть шляпка без полей, принадлежавшая Клеопатре, и с полдюжины побитых молью реликвий, которые могут сойти за все что угодно.

Гил пододвинул к нам бокалы и улыбнулся Полин своей профессиональной улыбкой.

— Я хочу видеть паровой каток, — сказала она.

Гил еще больше просиял и пошел вдоль стойки, затем вернулся с черным покоробленным металлическим цилиндром, который однажды, как я припоминаю, сошел за подзорную трубу Христофора Колумба, что подтвердили туземцы Карибских островов, от которых Гил и получил эту вещь.

— Я не могу показать вам целый паровой каток, мэм, — сказал он. — Ясно, у меня здесь не хватило бы места. Когда-нибудь переберусь в зал побольше, тогда и расширю свой личный музей. Но это предохранительный клапан