Армии скрылись из виду за сверкающих драгоценными камнями уступов Башни Великолепия, и Кулл развернул своего жеребца и легкой походкой направился ко дворцу, обсуждая смотр с командирами, которые ехали с ним, не употребляя много слов, но говоря многое.

“Армия подобна мечу, - сказал Кулл, - и ей нельзя позволить заржаветь”. Итак, они ехали по улице, и Кулл не обращал внимания ни на какие перешептывания, доносившиеся до его слуха из толпы, которая все еще кишела на улицах.

“Это Кулл, смотри! Валка! Но какой король! И какой мужчина! Посмотри на его руки! Его плечи!”

И еще более зловещий шепот: “Кулл! Ха, проклятый узурпатор с языческих островов” – “Да, позор Валузии, что варвар восседает на троне королей”.…

Кулл мало что понял. Жестокой рукой он захватил приходящий в упадок трон древней Валузии и еще более тяжелой рукой удерживал его, человек против целого народа.

После зала совета, дворца собраний, где Кулл отвечал на официальные и хвалебные фразы лордов и леди с тщательно скрываемым мрачным весельем по поводу такого легкомыслия; затем лорды и леди официально удалились, а Кулл откинулся на спинку горностаевого трона и размышлял о государственных делах, пока слуга не попросил разрешения у великого короля выступить и не объявил об эмиссаре пиктского посольства.

Кулл вернул свой разум из тусклых лабиринтов валузийского управления государством, где он блуждал, и посмотрел на пикта без особой благосклонности. Мужчина ответил королю пристальным взглядом, не дрогнув. Он был узкобедрым, широкогрудым воином среднего роста, смуглым, как и вся его раса, и крепко сложенным. С сильных, неподвижных черт лица смотрели бесстрашные и непостижимые глаза.

“Глава советников, Ка-ну из племени, правая рука короля Пиктства, шлет приветствия и говорит: ‘На празднике восходящей луны есть трон для Кулла, царя царей, повелителя повелителей, императора Валузии”.

“Хорошо”, - ответил Кулл. “Скажи Ка-ну Древнему, послу западных островов, что король Валузии распьет с ним вина, когда луна взойдет над холмами Залгары”.

Пикт все еще медлил. “У меня есть слово для короля, а не” – с презрительным взмахом руки – “для этих рабов”.

Кулл одним словом отпустил слуг, настороженно наблюдая за пиктом.

Мужчина подошел ближе и понизил голос: “Приходи один на пир сегодня вечером, лорд король. Таково было слово моего вождя”.

Глаза короля сузились, холодно блеснув, как серая сталь меча.

“Один?”

“Да”.

Они молча смотрели друг на друга, их взаимная племенная вражда кипела под покровом формальности. Их уста произносили культурную речь, обычные придворные фразы высокоразвитой расы, расы, не принадлежащей им, но в их глазах светились первобытные традиции первобытных дикарей. Кулл мог быть королем Валузии, а пикт - эмиссаром при ее дворах, но там, в тронном зале королей, два соплеменника сердито смотрели друг на друга, свирепые и настороженные, в то время как призраки диких войн и междоусобиц мировой древности шептались друг с другом.

Преимущество было на стороне короля, и он наслаждался им в полной мере. Подперев челюсть рукой, он смотрел на пикта, который стоял, как изваяние из бронзы, голова откинута назад, глаза непоколебимы.

По губам Кулла скользнула улыбка, которая больше походила на насмешку.

“И, значит, я должен прийти – один?” Цивилизация научила его говорить намеками, и темные глаза пикта сверкнули, хотя он ничего не ответил. “Откуда мне знать, что ты родом из Ка-ну?”

“Я сказал”, - последовал угрюмый ответ.

“И когда это пикт говорил правду?” - усмехнулся Кулл, полностью осознавая, что пикты никогда не лгут, но используя это средство, чтобы разозлить человека.

“Я понимаю твой план, король”, - невозмутимо ответил пикт. “Ты хочешь разозлить меня. Клянусь Валкой, тебе не нужно идти дальше! Я достаточно зол. И я вызываю тебя встретиться со мной в поединке на копье, мече или кинжале, верхом или пешком. Ты король или мужчина?”

Глаза Кулла сверкнули сдержанным восхищением, которое воин должен испытывать к смелому противнику, но он не преминул воспользоваться шансом еще больше разозлить своего противника.

“Король не принимает вызов безымянного дикаря”, - усмехнулся он, - “и император Валузии не нарушает Перемирие послов. Вы можете идти. Скажи Ка-ну, что я приду один ”.

Глаза пикта убийственно сверкнули. Его буквально трясло в тисках примитивной жажды крови; затем, повернувшись спиной прямо к королю Валузии, он широкими шагами пересек Зал Собраний и исчез за большой дверью.

Снова Кулл откинулся на спинку горностаевого трона и задумался.

Итак, глава Совета пиктов пожелал, чтобы он пришел один? Но по какой причине? Предательство? Кулл мрачно коснулся рукояти своего огромного меча. Но едва ли. Пикты слишком высоко ценили союз с Валузией, чтобы разорвать его по какой-либо феодальной причине. Кулл мог быть воином Атлантиды и наследственным врагом всех пиктов, но также он был королем Валузии, самым могущественным союзником людей Запада.

Кулл долго размышлял о странном положении дел, которое сделало его союзником древних врагов и недругом древних друзей. Он встал и беспокойно прошелся по залу быстрой, бесшумной поступью льва. Цепи дружбы, племени и традиций он разорвал, чтобы удовлетворить свои амбиции. И, клянусь Валкой, богом моря и суши, он осуществил свои амбиции! Он был королем Валузии – увядающей, вырождающейся Валузии, Валузии, живущей в основном мечтами об ушедшей славе, но все еще могущественной страной и величайшей из Семи Империй. Валузия – Земля грез, так называли ее соплеменники, а иногда Куллу казалось, что он двигался во сне. Странными для него были интриги двора и дворца, армии и народа. Все было похоже на маскарад, где мужчины и женщины скрывали свои настоящие мысли под гладкой маской. И все же захват трона был легким – смелый захват возможности, стремительный взмах мечей, убийство тирана, от которого люди смертельно устали, короткий, коварный заговор с амбициозными государственными деятелями, попавшими в немилость ко двору, – и Кулл, странствующий авантюрист, изгнанник из Атлантиды, вознесся на головокружительные высоты своих мечтаний: он был повелителем Валузии, царем царей. И все же теперь казалось, что захватить было намного легче, чем удержать. Вид пикта вернул ему юношеские ассоциации, свободную, дикую дикость его детства. И теперь странное чувство смутного беспокойства, нереальности охватило его, как и в последнее время. Кем он был, прямым человеком морей и гор, чтобы