Шрифт:
Закладка:
Если может показаться, что основной задачей поздней эпохи, предшествовавшей катаклизму, было предотвращение или наказание смешанных браков, то Говард, который так много мечтал, определенно никогда не мечтал, что все его произведения о Кулле будут опубликованы и тщательно изучены. Своенравные, но коварно зависимые женщины, которые досаждают Куллу своими брачными планами, похожи на младших сестер, создания начитанного молодого человека, которому удобнее сталкиваться с загадками существования, чем с девушками. Время для Валерии из Красного Братства и Агнес де ла Фер еще не пришло; хотя вторая Ала подает надежды, и не одна согласная отделяет Делкартов из Мечей Пурпурного королевства от Делкартов из Кота и Черепа . В критической ситуации Говард даже позволяет Делкарту наброситься “так быстро и бесшумно, как тигрица”.
В Делькарде и Delcartes есть что-то от щеголя, и это вполне уместно, поскольку серия Kull - продукт не только двадцатых годов Говарда, но и “Двадцатых годов”, десятилетия, которое ревело громче, чем все тигры Атлантиды. Написание этих рассказов совпало с точным моментом, постколониальным, но доимперским, когда американская литература вступила в свои права и осознала саму себя, силу того, что уже было написано, и обещание того, что скоро будет. Рискуя привести причудливое сравнение, узурпатор Атлантиды в своем дворце является таким же выражением этого культурного оживления, как и Джей Гэтсби в своем особняке. Более того, сказать, что Королевство теней - первая американская история о мече и колдовстве, значит значить гораздо больше, чем просто первая подобная история, автором которой является американец. Американские интересы заполняют и оживляют большую часть сериала.
Конан придет с севера, но Кулл придет с Запада, из моря, из нового мира, островного континента, горы которого являются выскочками и выпяченными, “жестокими и ужасными в молодости, даже как Кулл”. Изгнанник, но также и чужак, поведение атлантийца часто напоминает поведение подростка среди пожилых – или американца среди европейцев, поскольку Говард противопоставляет “прямого человека морей и гор” “расе, странно и ужасно мудрой с помощью мистицизма древности”. “Дворцы, храмы и святыни ”Города чудес говорят с новым королем так же, как Форум, Парфенон, Латинский квартал и Вестминстерское аббатство говорили о неповторимой древности и атмосфере многим чувствительным американцам. Хотя биографические данные Кулла, которые включают в себя пребывание в качестве пирата, разбойника, гладиатора и наемника, не совсем соответствуют биографическим данным новичка или невинного за границей, или даже янки-атлантиста при дворе короля Борны, стоит отметить, что нетерпеливый, новаторский Хэнк Морган Марка Твена при первой встрече, кажется, “движется среди призраков, теней, пыли и , слепок серой древности.” Жители Камелота считают Моргана гостем “из далекой страны варваров”. Итак, после Великой войны, которая превзошла даже Твена в обвинении наследственной монархии, после того, как Америка недавно пересекла океан, чтобы вмешаться в ссору по меньшей мере между шестью империями, как могли Новый Свет и Старый Мир не столкнуться в героической фантазии молодого и бдительного американца? Старый мир катится по дороге к разрушению и забвению. Это озерный король Кота и Черепа , тот, кто также делает вывод, что “гниль цивилизации еще не проникла в душу [Кулла]”. В валузийском опыте атлантиды, как и в мифологии многих трансатлантических встреч, инстинкт противостоит интриге, энергии, скуке и прагматизму, прецеденту.
В 1930 году Говард оглянулся на 1914 год в своей статье "Мелочи", вспомнив, что он “твердо связал свою судьбу с союзниками и с тех пор оставался верным”, и подчеркнув: “Тогда мы все чувствовали дружбу с Францией.”Город чудес - это не обязательно Город Огней, и иностранные солдаты “, люди Му и Каа-у, с холмов востока и островов запада”, спасители Валузии, которые ходят, “расправив плечи”, и “смело и прямо” осматривают Кулла, даже когда он осматривает их, не обязательно должны восприниматься как американские экспедиционные войска, марширующие по Елисейским полям. Но с таким количеством даже вполне человеческих валузийцев, говорящих раздвоенными языками, могут ли быть следы того, что случилось с Вудро Вильсоном на Парижской мирной конференции в Кулле, окруженном придворными и заговорщиками? Если бы он был жив и каким-то образом подвергся воздействию Царство теней, Уилсон, один из самых проповедливых президентов, мог бы с чувством кивнуть на описание Брюле “государственного управления Семи империй” как “запутанной, чудовищной вещи” или признал европейскую дипломатию, которая обманула его и подрезала сухожилия в “маскараде" Говарда, где мужчины и женщины скрывали свои настоящие мысли под гладкой маской.”Не слишком ли далеко заходят предположения о том, что Говард, возможно, делал то, что, как известно, делали одаренные фантасты, намекая без аллегоризации? Если это так, если когда-то давным-давно эти истории были связаны с тем же временем, они определенно не были погребены вместе с периодом их происхождения.
Но все подобные мысли в лучшем случае являются маргиналиями, нацарапанными невидимыми чернилами, призраками, еще более призрачными, чем многие другие, населяющие эту серию. “Тень” и “тень” иногда являются синонимами слова “призрак”, и необузданная призрачность Королевства теней становится явной благодаря названию его альтер эго в полуавтобиографическом романе Говарда “Пост Оукс энд Сэнд Раффс": "Призрачная империя.”Будь то “Королевство” или “Империя”, к рассказу можно подойти как к истории о привидениях, в которой мир призраков нарушается, вторгается, преследуется случайным живым человеком. Блестящий штрих - призрак убитого монарха Эаллала даже не замечает Кулла и Брула, как будто они призраки: “Призрак шел прямо на них, не обращая на них внимания; Кулл отпрянул назад, когда он проходил мимо них, почувствовав ледяное дыхание, подобное бризу арктических снегов”. Видения вторгаются в разум Кулла, “как призраки, летящие незваными из шепчущей пустоты небытия”, и табличка в нем, Этим Топором я Правлю!это другой вид призрака, хотя и каменный и в конечном счете разрушаемый, призрак “первозданных законодателей”, преследующий и мешающий влюбленным Ала и Сено вал Дор.
Жить - значит рано или поздно пережить самого себя, стать призраком. Кулл король пережил себя прежнего, который нападал на Пиктские острова и “смеялся над зелеными ревущими волнами Атлантического моря”, и в "Королях ночи" он ненадолго переживает всю свою эпоху, вызвав вопрос норвежца Вульфхера “Должен ли призрак вести живых людей?".”Однажды вернувшись в свое время, Кулл рассказывает, что он только что “сражался за короля странного народа-тени” и остался с еще более разделенной лояльностью, когда дело доходит до реального и нереального: “Вся жизнь, время и пространство казались ему сном
