– Сразу видно, что не бывал ты у нас, – зашамкал Егор Петрович с набитым ртом. – Не подкован, матчасть не изучил… Возьми у Липки книжки краеведческие, полистай для общего развития. Земли эти вогульскими никогда не были, здесь то волжские булгары хозяйничали, то монголо-татары, клопа им в онучи. А русские лет восемьсот назад пришли, и изгонять их отсель – дурь несусветная…

Застыдил он меня, подавил своей образованностью. Однако от гипотезы своей я не отрекся, ибо знавал некоторых шаманов с амбициями. Они бы в сумасбродстве ни перед чем не остановились, дай им волю.

Плотно подкрепившись, мы оседлали «Блэкберн» и двинули к самой крупной реке Кишертского района – Сылве. На ее берегу как раз и обретался тот самый камень вогулов. Ехали большей частью по бездорожью, мотоцикл пару раз увязал в топких лужах, приходилось слезать и выволакивать его на сухую твердь. Птаха придерживал своего мустанга, не давал ему разогнаться. А если б и дал, то это вряд ли бы что-то изменило – разве только влетели бы на скорости в рытвину или в липучую кашу и перевернулись к чертовой матери. Хорошо еще, английская техника была сделана на совесть, выдержала все прелести российской пересеченной местности.

До камня добрались уже в сумерках. Спешились, перевели дух. Егор Петрович минут десять стенал, не мог распрямиться. А я подошел к древней вогульской святыне, осмотрел ее, сравнил в воображении с глыбами, виденными на Крайнем Севере. Они тоже были испещрены рисунками и руническими письменами. Все-таки есть что-то общее в культурах полудиких народов Европы и Азии – и тотемы у них схожи, и мифология, и мировоззрение. Напрасно Егор Петрович не прислушивается к моим допущениям. Вогулы вполне могли разыграть спектакль с факелами и переодеванием. Может, они даже и умысла злого не имели. Таинство у них такое: шествуют по лесам ряженые, духов ублажают…

Участковый Птаха оказался практичнее меня – ничего не разглядывал, не умозаключал. Притопнул каблуком по плохо слежавшемуся грунту возле камня и забухтел:

– Б-б-б-б-б…

– Были они туточки, вижу, – перехватил его мысленный флюид подошедший Егор Петрович. – Ковырялись в земельке, причем не то чтобы давненько, клопа им в онучи… Есть у тебя заступ?

Надзиратель извлек из мотоциклетной коляски саперную лопатку, поорудовал ею, и очам нашим предстала черепная крышка.

– А вот и юродивый… гхы, гхы… Сменил, значица, прописку.

Сопоставив факты, я воздержался от споров. Все указывало на то, что Егор Петрович прав. Череп изъеден тлением, ни о каком свежем убийстве речи не идет. Но сейчас ровным счетом не имело значения, кто здесь погребен – Кушта-Константин или другой покойник со стажем.

«Капать глыбже али как?» – начертал Птаха на дощечке.

– Баста. Ничего там нет для нас познавательного… гхы… Засыпь, как было, заровняй, и айда, хлопцы, в засаду. Застукаем их, когда на гульбище придут.

Мы откатили «Блэкберн» в камыши, там же и залегли. Более надежного укрытия в непосредственной близости не нашлось. Когда совсем стемнело, от реки потянуло сыростью, нещадно жалили комары, зато священный валун был перед нами как на ладони.

Перед выездом сюда я выпросил у Егора Петровича оружие. Он не скаредничал – выдал мне из личных запасов новенький, весь в смазке, самозарядный пистолет, чем-то похожий на бельгийский браунинг, но во многом отличный от него. Я таких раньше не видел.

– Для гостей ничего не жалко, – с радушной улыбочкой заявил Егор Петрович. – По блату из Тулы прислали. Есть там конструктор-умелец… гхы, гхы… Прилуцкий, клопа ему в онучи. Он эту штукенцию еще до войны смастерил, теперь дорабатывает. Выпустили опытную партию, передали в армию для испытаний. Ну и мне перепало… Бьет на полсотни шагов, в магазине девять патронов. Пользуйся! А я уж по старинке, с наганчиком…

Я грел в руке маслянистую рукоятку и не спускал глаз с камня. Благодаря своей зоркости видел его до трещинки, да так увлекся разглядыванием этих самых трещинок и сколов, что чуть не прозевал появление главных действующих лиц. Они отделились от стоявшего поодаль ельника и направились к камню. Пятеро, на плечах серые накидки, каждый шаг сопровождается негромким бряканьем. Несут продолговатый сверток… нет! Это человек, закатанный в подобие ковра: с одной стороны торчат ноги в башмаках, а с другой – голова с нахлобученным на нее мешком. Человек молчит, но он жив – это можно определить по дерганью стоп.

– Ц-ц-ц-ц… – зацокал Птаха нервически.

– Цыц! – оборвал его Егор Петрович свирепым шепотом. – Не спугни!

Люди в накидках свалили ношу под камнем, аккурат там, где были закопаны останки Кушты. Тихо-тихо посовещались на непонятном мне языке, встали кольцом, и самый высокий из них выдернул из-за обвитого вокруг бедер ремешка саблю. Да! Подлинную, кавалерийскую, еще и наградную, судя по золоченому эфесу. Не иначе прибрал у убитого офицера-беляка.

Мы и ахнуть не успели, как она взлетела и опустилась на лежавшего. Его голова в мешке мячиком отскочила вбок. Палач и его четверо помощников взревели, а мы, не сговариваясь, дали по ним залп. От волнения попали только в одного, и то не насмерть. Он скукожился, схватившись за предплечье, упал на колени, остальные прыснули кто куда.

– Стоять! – мамонтом вострубил Егор Петрович. – Уголовный розыск!

Кто б его послушал! Вогулы, за исключением раненого, всосались в ельник – только мы их и видели. Птаха рванул за ними, стреляя наобум Лазаря, а мы с субинспектором подбежали к мученику, что на наших глазах лишился самого ценного.

Однако нас отвлек задетый пулей вогул. Он повалился наземь и катался с боку на бок, зажимая кровоточащую рану. Егор Петрович вздернул его за шиворот, рыкнул мне:

– Нам теперь этого субчика для суда сберечь надо, клопа ему в онучи! Через него и на сообщников выйдем. Они у нас ответят… гхы, гхы!

Я дал вогулу подзатыльник и, невзирая на скулеж и сопротивление, оторвал рукав его замурзанной рубахи, сделанной из растительного волокна. Ранение оказалось пустячным – свинец пробороздил мякоть, кость не задета. Если унять кровь, то через неделю-другую все заживет. Я разодрал оторванный рукав на полосы, скрутил из них жгут, перетянул вогулу руку пониже локтя. Он уже не скулил, таращился на меня выпученными глазищами. Не вязалось у него в мозгах, почему тот, кто только что в него стрелял, теперь оказывает ему