Толкать наркоту нашим детям и угонять наши тачки. Другого ответа нет.

И все-таки статья не дает Мэри Пэт покоя до конца смены. Что-то ее тревожит, но она не может сказать, что конкретно. Что же это? Ну?.. И вдруг ее осеняет.

– А какая у Сони фамилия? – спрашивает она у Герты.

– Каллиопа, – отвечает та.

– Ты, блин, серьезно?

– А что?

– Каллиопа – это ее имя, – из последних сил сдерживаясь, вздыхает Энн О’Лири.

– Да ладно, а фамилия у нее тогда какая? – недоумевает Герта.

– А ты сама не знаешь? – спрашивает Энн у Мэри Пэт. – Вы ж с ней подружки.

– Ну… – Мэри Пэт чувствует, что краснеет. – Да я ее как-то Соня и Соня…

Повисает молчание, пока еще не совсем неловкое, но до неловкости один шаг. Нарушает его – кто бы подумал? – Дотти:

– Уильямсон.

– Что?

– Фамилия Сони – Уильямсон.

– А ты откуда знаешь?

– Ну, мне ж до всех дело есть.

Мэри Пэт идет вдоль стола и находит газету. Открывает статью, указывает коллегам на имя погибшего наркодилера: Огастес Уильямсон.

– Ну и?.. – спрашивает Герта.

Нет, она точно идиотка, как полный автобус идиотов с идиотом водителем в придачу.

– Что – и? – цедит Мэри Пэт. – Соня только и рассказывает, что о сыне. Огги.

Постепенно доходит и до остальных.

– Вот же… – произносит Энн О’Лири.

– Теперь понятно, почему она не пришла на работу, – заключает Дотти.

Глава 4

После работы Мэри Пэт, хоть и убеждает себя, что тревожиться не о чем, идет прямиком домой. Никаких остановок, никаких заходов в бар.

Джулз нет. И после беглого взгляда на квартирку становится понятно, что за весь день дочь так и не появлялась.

Мэри Пэт в третий раз звонит Морелло – и снова попадает на Сьюзи.

– Она здесь, сейчас позову, – тут же говорит та.

Мэри Пэт сползает по стене, но непонятно, от облегчения или от чего-то еще. Что там сказала Сьюзи? «Джулз здесь»?.. Нет, всего лишь «Она здесь». «Ею» вполне может быть и Бренда.

Именно ее голос звучит в трубке.

– Здрасте, миссис Фен.

– Привет, Бренда. – Сердце у Мэри Пэт падает. – Джулз с тобой?

– Не видела ее с ночи, – выпаливает дочкина подружка так быстро и четко, как будто репетировала.

Мэри Пэт закуривает:

– И когда вы с ней попрощались? Она была одна?

– Нет, с этим своим… Рамом и… с Рамом, в общем.

– С Рамом и Рамом? У него что, двойник завелся?

– Нет, в смысле, только с ним.

– И где это было?

– На Карсоне.

Карсон – местный пляж. Ну как пляж; одно название. Там не океан, а тихий закуток вроде гавани. Даже волн нет. Подростки ходят туда в основном выпить за старыми раздевалками.

– И когда ты их с Рамом видела в последний раз?

– Ну не знаю… в полночь, наверное.

– И они просто ушли?

– Ну, типа, да.

– Так «типа» или «да»?! – Мэри Пэт вовремя берет себя в руки (не то Бренда, чего доброго, замкнется) и добавляет мягче, разрядив обстановку смущенным смешком: – Я просто хочу ее найти. Ты ж знаешь, мы, мамашки, вечно волнуемся.

На том конце провода молчание. Мэри Пэт закусывает губу, и горький никотин во рту мешается с привкусом крови. После паузы Бренда произносит:

– Ну я, это, точно не знаю. Она ушла с Рамом, и больше я ее не видела.

– Она была пьяная?

– Нет, конечно!

– Ерунду-то не городи! – не вытерпев, рявкает Мэри Пэт. – Бренда, пожалуйста, не надо держать меня за дуру; я ж твое вранье насквозь вижу. Сколько вы выпили?

В трубке что-то шипит и щелкает. Слышится далекий собачий лай. Наконец Бренда отвечает:

– Ну так, нормально, в общем. Несколько банок пива, немного вина…

– «Травку» небось курили?

– Ага.

– Она хоть на ногах держалась?

– Да, да. Просто была слегка под кайфом. Клянусь, миссис Фен.

– Так, значит, в последний раз ты видела ее с Рамом?

– Ну да.

– И после вы не пересекались?

– Нет.

– А если она объявится?..

– Первым же делом позвоню вам.

– Вот именно, – сделав голос посуровее, произносит Мэри Пэт. – Спасибо, Бренда.

Девушка вешает трубку, а Мэри Пэт остается стоять у телефона, ощущая, как в ушах грохочет от беспомощности – будто сквозь череп товарняк несется. Джулз семнадцать, она считается полностью дееспособной. Полиция пальцем не пошевелит, пока не пройдет трое суток – это как минимум. Столько Мэри Пэт ждать не может, это выше ее сил. Но ничего иного не остается, только сидеть на кухне, выкуривать пачку за пачкой и ждать, когда дочка объявится сама.

Попробовав сидеть и ждать, Мэри Пэт скоро вспоминает про Соню Уильямсон, которая буквально сегодня лишилась сына. Когда погиб Ноэл, Мэри Пэт получила от нее поразительное послание. Она роется в ящике, где хранит почти все, связанное с сыном: армейский жетон, награды, ламинированное свидетельство о смерти, открытки с соболезнованиями – среди них и та от Сони. На обложке крест со словами «Пусть Господь не оставит в трудный час», а внутри во весь разворот:

Дорогая миссис Мэри Пэтриша Феннесси!

Для матери нет ничего страшнее, чем потерять ребенка. Не могу вообразить ту боль, которую вы чувствуете. Много раз на работе вы заставляли меня улыбаться или скрашивали мой день рассказами о своем дорогом Ноэле. Какой сорванец он был! Какой озорник! Но он любил свою маму, в том нет сомнений, а мама любила его. Не знаю, зачем Господь посылает столь суровое испытание такой хорошей женщине, как вы, но знаю, что именно Он сделал наши сердца большими, чтобы те, кто умер, могли там поселиться. Там теперь и будет пребывать Ноэл – в материнском сердце, как когда-то в утробе. Если я могу хоть чем-то помочь, только попросите. Вы всегда относились ко мне с добротой, и дружбу с вами я очень ценю.

С искренними соболезнованиями,

Каллиопа Уильямсон

Мэри Пэт возвращается за стол и глядит на послание, пока строчки не начинают расплываться. Эта женщина обращалась к ней так, будто они подруги. Подписалась полным именем, которое Мэри Пэт сегодня даже вспомнить не смогла. Назвала ее «хорошей женщиной», а она понятия не имеет, с чего вдруг такая доброта. Да, они с Соней общаются, но разве это можно назвать дружбой? Белым женщинам из Южки нельзя дружить с чернокожими бабами из Маттапана. Так уж устроен мир.

Мэри Пэт достает ручку и где-то с минуту ищет бумагу, чтобы написать для Сони записку с соболезнованиями, но находит