– Что?.. Нет! Ну то есть да. Примерно. В общем, я не понимаю, как быть дальше.

«Она что, про Ноэла?»

– В смысле, после смерти?

– Ну и это тоже. Или, в общем, когда мы… А, забей!

– Ну нет, договаривай.

– Проехали.

– Джулз, пожалуйста.

Та смотрит Мэри Пэт прямо в глаза – считай, впервые с того, как шесть лет назад у нее начались месячные, – и взгляд этот одновременно обреченный и полный надежды. На мгновение Мэри Пэт узнает в нем себя… Но какую себя? Когда она в последний раз вот так на что-то надеялась и верила в такую глупость, будто где-то у кого-то есть ответы на вопросы, которые она даже не в состоянии облечь в слова?

Джулз отводит взгляд и закусывает губу, как делает всегда, сдерживая слезы.

– Я к тому, ма, куда мы идем? Что будет на следующей неделе, в следующем году? Зачем н-на хрен, – она начинает захлебываться, – мы всё это делаем?

– Делаем – что?

– Да всё, блин: ходим, покупаем еду, просыпаемся, ложимся спать, снова встаем… Чего мы, ну, это, добиваемся?

Мэри Пэт вдруг жалеет, что у нее под рукой нет какой-нибудь дряни, которую вкалывают, когда хотят вырубить тигра. Да что на Джулз нашло-то?!

– Дочь, у тебя пэ-мэ-эс?

Джулз издает нечто среднее между смешком и всхлипом.

– Нет, ма. Точно нет.

– Ну а что тогда? – Мэри Пэт берет дочь за руки. – Я здесь, милая, с тобой. Что не так?

Она аккуратно разминает дочкины ладони пальцами, как делала всегда, когда у той в детстве поднималась температура. Джулз улыбается – грустно, но при этом понимающе. Только что она понимает?

– Ма…

– Да?

– Со мной всё в порядке.

– Что-то не похоже.

– Нет, правда.

– Не ври матери.

– Да не вру я! Просто…

– Что – просто?

– Просто я устала.

– Устала от чего?

Джулз закусывает щеку – тоже знакомая привычка – и смотрит на дорогу.

– От чего? – повторяет Мэри Пэт, не отпуская ее руки.

Джулз снова смотрит ей прямо в глаза:

– От лжи.

– Рам тебе врет? Он что, на хрен, с кем-то еще загулял?

– Нет, ма. Ничего такого.

– А кто тогда?

– Да никто.

– Но ты сама сказала…

– Сказала, что устала.

– Да, устала от лжи.

– Забей, это я просто так, чтобы ты отвязалась.

– Почему?

– Потому что я устала от тебя!

Ничего себе нож в спину… Мэри Пэт выпускает дочкины руки.

– Так, остальное покупаешь себе сама. И возвращаешь мне двенадцать шестьдесят два.

Она разворачивается и устремляется к дому.

– Ма…

– Иди к черту!

– Ма, да послушай ты! Да я не в прямом смысле устала от тебя. Просто меня задолбали твои, блин, допросы.

Мэри Пэт поворачивает обратно и так решительно наступает на дочь, что та невольно делает шаг назад. («Никогда, слышишь? – хочет заорать Мэри Пэт. – Никогда не отступай! Ни здесь, ни где бы то ни было!») Мэри Пэт тычет пальцем Джулз в лицо:

– Знаешь, что, милочка? Эти свои «блин, допросы» я устраиваю только потому, что волнуюсь за тебя. Ты мне тут городишь какую-то ерунду бессвязную, глаза на мокром месте, потерянная вся. Как мне не волноваться?.. Кроме тебя, у меня никого нет. Не поняла до сих пор? И у тебя пока тоже никого больше нет, кроме меня.

– Да уж, – вздыхает Джулз. – Только я еще пока молодая.

Выскажи дочь это без улыбки, Мэри Пэт точно съездила бы ей по лицу, а потом отпинала бы ногами. Да, прямо здесь, посреди Олд-Колони-авеню.

– Так у тебя все нормально или нет?

– Нет, конечно, – смеется Джулз. – И при этом да… Так ведь бывает?

Мэри Пэт молчит, не сводя с нее глаз.

Джулз снова обводит рукой улицу. Повсюду плакаты: «Руки прочь от Южки!», «Добро пожаловать в Бостон, край диктатуры!», «Нет голоса = Нет прав». На тротуарах и заборчиках вокруг парковок баллончиками намалеваны призывы: «Прочь, ниггеры», «Белая сила», «Сначала в Африку, потом в школу». На секунду создается ощущение, будто город готовится к войне – не хватает только мешков с песком и пулеметных гнезд.

– У меня выпускной класс, – произносит Джулз.

– Знаю, малышка.

– И мне ни хрена не понятно!

Мэри Пэт обнимает дочь, и та ревет прямо у нее на плече. Прохожие пялятся, но Мэри Пэт плевать. Чем больше взглядов, тем сильнее она гордится этим хрупким существом, которое произвела на свет.

«Смотрите все! – хочется ей крикнуть. – Даже Коммонуэлс не смог лишить ее сердца. Она сумела сохранить его, в отличие от вас, тупоголовые и бездушные ирландские сволочи. И пускай я такая же, как вы. Зато она – нет!»

Когда они наконец разнимаются, Мэри Пэт большим пальцем утирает дочери слезы. Потом говорит, что все будет хорошо. Что когда-нибудь все встанет на свои места.

Правда, сама она тоже еще ждет наступления этого «когда-нибудь». Как, надо думать, и все остальные, кто ходит под Господом.

Глава 2

Дома Джулз снова принимает душ, а потом к ней заходят ее пародия на парня по имени Рональд Коллинз, он же Рам, и закадычная, начиная со второго класса, подружка Бренда Морелло. Бренда – невысокая блондинка с огромными карими глазами и фигурой, настолько округлой во всех местах, будто Бог специально создал ее, чтобы мужчины, проходя мимо, забывали, куда идут. Девушка прекрасно это понимает, но стесняется и потому одевается пацанкой, что Мэри Пэт в ней всегда нравилось. Джулз зовет Бренду к себе в спальню выбирать наряд, а Рам остается с Мэри Пэт на кухне. Как и у отца с дядьями, таланта к общению у него что у копченой ветчины. Однако он в совершенстве овладел искусством многозначительно молчать в компании девчонок и одноклассников, скрывая врожденную недалекость за лениво-пренебрежительным взглядом, который многие сверстники ошибочно принимают за признак крутизны. В том числе и Джулз.

– Это, хорошо выглядите сегодня, миссис Фен.

– Спасибо, Рональд.

Рам оглядывает кухню, хотя бывал здесь уже сотню раз.

– Ма говорит, видала вас в супермаркете на той неделе.

– Да ну?

– Ага. Говорит, вы покупали хлопья.

– Ну, допустим.

– Какие?

– Хлопья?

– Ну да.

– Да не помню уже.

– Мне нравятся «Фрут Лупс».

– Любишь их?

– Типа того. Да. – Он кивает, а затем еще раз, как бы соглашаясь с самим собой. – Только не когда они слишком долго лежат в молоке. Оно от этого становится цветным.

– Да, звучит не очень.

– Вот поэтому я их съедаю быстро. – Рам самодовольно сверкает глазами, точно изобрел хитрый способ обмануть «Келлогс»[10].

– Угу, умный ход, – произносит Мэри Пэт, думая при этом: «Ради бога, только