Шрифт:
Закладка:
Погрузили, повезли. С огнями. Это Миша уже решил проявить усердие. Хотя в этой деревне отпугивать некого.
Не успели мы выехать на большую дорогу, как отозвалась спецбригада. Договориться о точке рандеву. Спасибо, ребята, не стали чай допивать, погрузились и поехали.
Дальше неинтересно уже. Придумку с венозным доступом коллеги оценили, менять ничего не стали. Девчонку сдали в приемном отделении живой, хоть и в том же шоке третьей степени. А дальше уже не наше дело, пусть гинекологи разбираются с реаниматологами. А нам надо носилки от крови отмыть оперативно. Нечего заразу развозить.
* * *
Ментовский лейтенант ждал нас на подстанции после обеда, часа в два мы с ним встретились. На «скорой» работники милиции – не новость совсем, почти каждый день встречаются. Мало ли что уточнить надо, а у кого еще спросить, как не у тех, кто видел всё чуть ли не с самого начала? Главное, не тянуть долго, а то медики и забыть могут.
Молодой хлопчик, с румянцем во всю щеку, губы как нарисованные, ресницы длинные – гроза девчат во всей округе. Сначала он Лену пытал, потом и меня позвали. Оказалось – по утреннему вызову, насчет Томы этой. Фамилию забыл уже. История там получалась темной. Криминальный аборт на поздних сроках. Понятное дело, вот в той халупе, где жила, там и сделали. Абортмахер сделал свою работу неаккуратно, прободение матки – и потом мы встретились с пострадавшей.
История печальная, потому что Тома эта, по фамилии Бурсакова, двадцати шести лет от роду, умерла. Короче, с криминального аборта случай переползает на более серьезные статьи Уголовного кодекса. А от нас требуется сознательность и внимание к деталям. Может, она нам сказала что, пока мы ее в машине везли? Конечно, товарищ лейтенант. Отчего ж не сообщить? В лучших киношных традициях открыла глаза и продиктовала список причастных, с адресами. Впрочем, про таз рассказали, Томилина только про бабку вспомнила, с которой она лаялась. Та, оказывается, очень хотела проникнуть в комнату и срочно забрать нечто такое важное, что аж нельзя ни минуты ждать. Ну и соседку по комнате сдали, которая нас встречала. Не может такого быть, чтобы подруга не делилась с ней планами. Ибо жить в одной комнате и не приметить, что соседка беременная на большом сроке – такого в жизни не бывает.
* * *
Да когда же я уволюсь из этого гадюшника? Силы мои на исходе. Вот сколько можно, а? Будто мало нам было истекающей кровью девицы, так вот вам другая. Для разнообразия внешне целая. И ведь трудно не заподозрить такую в злом умысле. Сами посудите. Пункт первый – травма получена два дня назад. Именно тогда случилось нечто, заставившее эту симпатичную барышню, с которой можно прямо писать портрет абстрактной отличницы и строительницы светлого завтра, выпрыгнуть из окна второго этажа. Факт прыжка она признает, а причину умалчивает. Да и хрен с ней, с побудительной силой, но почему возник пункт два? Потому что вызвали нас на это дело в час ночи, когда все нормальные люди спокойно спят.
И вот сидит эта студентка второго курса какой-то там филологии пединститута имени Крупской, хлопает глазами и жалуется, что ей трудно вставать. А днем тебе легко было? А вчера? Что ж ты вынашивала замыслы по лечению своей травмы так долго? Вот и маме твоей, немым укором торчащей в дверном проеме и делающей вид, что она нервно мнет в руках носовой платочек, тоже эти вопросы стоило бы задать.
Томилина в легком недоумении. Ведь на просьбу продемонстрировать недуг она получила неподдельные муки приведения организма в вертикальное положение. Страдает пациентка, и чтобы такое изобразить, надо на другом факультете учиться. А внешне – ни фига. Разве что бедра в верхней трети слегка синюшные.
– Что делать будем? – тихо спросила она, наклонившись ко мне. – Дома не оставить, мамаша нас не выпустит, а везти с чем? И куда?
– Как куда? В парашютистку играла? В травмпункт прямая дорога. Туда и доставим.
Ага, а мамочка тоже желает принять участие в нашем маленьком совещании. Ишь, шею как тянет. Но пост не покидает.
– А диагноз?
– Да проще простого. Пиши «Закрытый перелом седалищных костей» с вопросительным знаком, и всё. Падала на жопу? Она же и болит. Перелом, если и есть, стабильный, без смещения. Лечение при таких симптоматическое, но то уже не наша забота.
* * *
Договор с «Джонсон и Джонсон» прочитал и вдоль, и поперек. Примерно много раз. Не к чему придраться. Никакого мелкого шрифта и сложносочиненных предложений на полторы страницы, где каждое отдельное слово хоть с трудом, но можно понять, а всё вместе – никогда и никому. Хороший договор, для учащихся вспомогательных школ, наверное. Но других мне не осилить.
Восемьдесят тысяч единовременно, если идея пойдет в разработку. Никаких роялти и прочего. Ты нам идею – мы тебе денежку. Промышленный шпионаж в чистом виде. Сумма будет переведена… ну и дальше мутотень про транши, конечные сроки и прочее. Указан мой счет в Австрии. И я скрепя сердце подписал.
А поступление денег на счет можно с тем же Раппопортом сделать. Пойти на Центральный телеграф, он закажет разговор, а я потом зайду к нему в будку.
Решено. А чтобы Раппопорт не соскочил, рисую на листке локтевой костыль. Самый примитивный, без регулировки высоты. Сейчас все костыли подмышечные, даже на Западе. Огромный рынок вырисовывается. Скажу Александру, что это коммерческое предложение – вписал в шапку семь процентов авторских от продаж – я заверил у нотариуса. Мол, если что – будем судиться. В Штатах судов боятся как огня – нация сутяжников. Если с костылем пройдет все гладко, то можно будет предложить и регулируемый по высоте. Плохо ли заработать на одном и том же два раза? Название нужно. А что если… «советский костыль»! Миллионы западных инвалидов и поломанных пациентов узнают о приоритете нашей Родины. Даже в шутку предлагать не буду, конечно. Маркетологи придумают всё – и броское название, и рекламу соответствующую.
* * *
У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Сейчас узнаем.
– Слушаю.
– Андрей, давайте быстро ко мне! Всё бросайте и летите!
– Уже стартую. Подлетное
